Любовь тигра

Этот путь отпадал. Воздушный шар наш куда-то унесло. Но все это для Егора не означало ничего. Он так надулся яростью и решимостью, что, казалось, сам мог улететь, как шар!

Таким целеустремленным я его не видел уже давно! Абсолютно уверенно, совершенно не комплексуя, он в своих лохмотьях подошел к друзьям — «яппи», и те, чувствуя какую-то уверенность и силу (а для них это главное), встретили нас так же шумно, как раньше.

— Хай, гайз! (Привет, парни!) — воскликнул наш друг по прозвищу «Желток». — Требуется какая-то помощь?!

— Мы что — похожи на людей, которым требуется помощь? — лихо ответил Егор. — Все о’кей!

Бодро пообщавшись с «яппи» и зарядившись от них исключительно бодростью, мы двинулись дальше... Куда? Егор, во всяком случае, не сомневался, что мы улетим. При этом он, что характерно, на все корки честил нашу страну тоже... Куда же мы летим?

На знаменитой Сорок второй улице, в районе притонов мы устроились в эротическом шоу братьями-чечеточниками... причем, друг мой бил чечетку с такой яростью, что все бледнели... даже иссиня-фиолетовые негры.

— В чем дело, гайз? — наконец спросил нас хозяин, чувствуя, что наша энергия все равно что-то сотворит: если не хорошее, то худое...

Ставку нам повысили, и в результате мы настучали ногами на один билет.

— Прощай! — как только поступил к нам последний цент, произнес Егор.

— Что значит — прощай? — вскричал я. — Вот так и «прощай»? Я для тебя проделал этот безумный путь — с уютного тропического острова, где Пахомыч непрерывно накрывал — в этот зловонный подвал, и теперь «прощай»?

— Ну — если ты что-то придумаешь... сделаем, как ты скажешь! — усмехнулся Егор.

— Отвечаешь?!

— А когда я не отвечал?

— Ну, ладно!

В торговом районе «Флашинг» мы купили костюм примерно на знаменитого негритянского баскетболиста Джайкоба Грира... а поскольку рост каждого из нас не превышал метра — мы легко помещались в него — разумеется, по вертикали.

— Ну... и кто будет внизу? — заранее оскорбленно проговорил Егор.

— Ну... голова, как ты сам понимаешь, наверное, должна быть наверху? Так, во всяком случае, принято, — скромно проговорил я.

— Видимо, считается, что голова — это ты? — уязвленно проговорил Егор.

Я лишь скромно пожал плечами.

— Еще бы хорошо тебя негром раскрасить! — злобно проговорил Егор, но то была бессильная злоба.

В аэропорту имени Кеннеди все принимали меня (точнее, нас) за баскетболиста, бешено аплодировали. Я пил прощальное пиво, Егор хрипел в районе ширинки: «Дай, сука, хлебнуть!» — но сами посудите, как я мог дать ему хлебнуть в аэропорту Кеннеди, где полно сыщиков?

— Потерпи! — сказал я, склонившись вниз, к некоторому удивлению стоящих рядом. Толпа слегка сгущалась, сдавливалась к «Гейт 10» — «воротам десять», через которые нам предстояло покинуть этот мир.

Билеты и паспорта тут проверяли неназойливо, но все же негритянка-полицейская несколько изумилась, выкатила белки, когда я по рассеянности вместо своего паспорта, кое-как все же обитого печатями, предъявил ей паспорт Егора, вообще без каких-либо штампов!

— Ой, извините... перепутал! — пробормотал я, и вытащил свой.

Но полицейская почему-то изумленно смотрела мимо паспорта...

Я вежливо нагнулся... Оказывается, Егор пальчиком сумел открыть молнию и теперь жадно дышал через образовавшуюся прореху. Я гневно задвинул молнию. Егор раздвинул и высунул нос. Я снова его задвинул, и через ткань схватил его, чтобы не рыпался!

— О-о! — проговорила негритянка.

— Все о’кей! — ослепительно улыбнулся я.

Негритянка засмеялась... славная все-таки страна, где смеются на посту!

В Москве, куда мы летели долгих одиннадцать часов, Егор, вырвавшись сразу после кордона, в брюках у горла, начал орать, что ни в какую Москву он не желает, а тем более в Питер, что все там давно прогнило (чему, спрашивается, гнить, если ничего нет) — и что он немедленно летит в родной Казов — только лишь там подлинная жизнь!.. Ну что ж... такая форма слабоумия тоже существует... мы холодно простились... В заключение Егор, кстати, сказал, что был агентом-двойником и показал орден Красной Звезды...

И так мы с ним разошлись — он в брюках до горла, я — в пиджаке до пола, и, как думали тогда, — навсегда...

И вот эта... последняя встреча... теперь точно уже — последняя встреча... но где она состоится и когда?

Что-то я тут разбушевался (я имею в виду, мысленно) в этом убогом помещении, принято ли это здесь?

Перед последней — честно скажу — была еще и предпоследняя встреча (и с ней, кстати, и с ним). Долго я ходил в пиджаке до пола, сохраняя память об нашей дружбе, но, наконец, пиджак снизу пообтрепался — пришлось укоротить. Но дружба не проходила!

В конце концов я не выдержал и полетел... блистающие разливы Волги... безумной длины мост. Когда-то мы были здесь, отдыхали — как все было весело и легко! От этой рябой блистающей воды глаза защипало, потекли горячие слезы... все, посадка!

Не зная адреса, я искал его в городской больнице — сделать это было нетрудно, поскольку первый же вахтер-инвалид отозвался о нем с горячим энтузиазмом: