Читаем Любовь во время карантина полностью

– Мам, а как же так получилось, что ты, такая красавица, умница, такая уверенная и сильная, была настолько одинока, что просто так взяла и согласилась стать любовницей какого-то не особо завидного мужика?

– А ты, когда замуж выходила, любила мужа?

– Не знаю. Сейчас люблю. Но у меня дурацкие мысли, что мы с ним поженились не потому, что долго выбирали друг друга и выбрали самых лучших, а потому, что оба были очень одинокими.

– Ну а папашка твой не был одиноким – вот и вся разница. Ты, главное, с мужем не разведись из-за своих дурацких мыслей.

– Мам, а у тебя есть фотографии отца?

– Надо поискать.

* * *

Я помню отца. Он заходил в мамин кабинет, когда я там бывала. «Как у тебя дела? Какая ты большая! Учишься хорошо?» И вел он себя как-то по-хозяйски.

– А это еще один инженер, мам?

– Нет, рабочий.

Когда мама уснула, я позвонила мужу.

– Ты когда-нибудь спрашивал у своей мамы, кто был твой отец?

– Нет. А что?

– Спроси. Вот пока меня нет, съезди к ней. Она ждет этого вопроса. А без меня ей будет легче рассказать.

– Ну не знаю. Я не особо им интересуюсь. Я же, как и ты, ничего про него не знаю.

– Я теперь знаю. Мама рассказала.

– А почему она решила только сейчас?

– Она ждала, пока я спрошу. А в детстве не рассказывала… Ну а что было рассказывать десятилетке? Я бы ничего не поняла.

– Расскажешь мне?

* * *

Из скорой позвонили на второй день. «Можете не ехать, ей лучше», – ответила я.

Я не знаю как, но маме и правда стало лучше. Потом опять, хуже, потом опять лучше, и так несколько дней.

– Знаешь, давай поправляйся и поехали к нам. И вообще продавай свою халупу и переезжай поближе.

– Не хочу. На кого я пять могил брошу? Ты же не будешь приезжать.

– А ты думаешь, если рядом будет шестая, твоя, могила, мне будет легче?

Я провела с мамой еще пару недель. Об отце мы больше не разговаривали. Но я, кажется, впервые рассказывала ей о себе.

* * *

Где-то месяц спустя (я уже была дома) мама прислала фотографию отца, нашла в каких-то старых альбомах. Он с коллегами сфотографировался на нашем железнодорожном вокзале. Довольно высокий, упитанный, взгляд самоуверенный. Все те черты, которые мне в себе не нравились, которые не были похожи на мамины, были от него. И нос картошкой, и тонкие волосы.

Я нашла сестер в соцсетях. Просто любопытно было посмотреть, чем они занимаются. Обе жили в Питере, получили образование, путешествовали. Писать, конечно, не стала. Кто бы поверил какой-то странной женщине, которая вдруг взялась утверждать, что их отец изменял их матери и завел ребенка на стороне. И мне почему-то кажется, что он был для них хорошим отцом.

– А тебе не обидно, что для них он был отцом, а для тебя нет? – спросил муж.

– Нет. Я всегда была без него, он меня не бросал. Мне за другое обидно. Мне обидно за маму, за ее одиночество. Слушай, ты прости меня.

– За что?

– Да за все. Я тебя очень люблю.

Микита Франко

Курьер

Когда я был маленький и мы с родителями жили на Садовой улице, там каждое воскресенье, звонко сигналя и звеня колокольчиками, проезжал фургон с мороженым. Он останавливался между парикмахерской и кондитерской – туда сбегались все дети в округе. Из окошка выглядывал дядя Валера – его знали все ребята – и, весело шевеля большущими усами, начинал рассказывать, у какого мороженого какой вкус, где рожок хрустящий, а где не очень, какое мороженое он любит сам, а какое приносит домой жене и детям. Фургончик принадлежал не ему, он был наемным продавцом, но неизменно, многие-многие годы, до нашего переезда, я видел его веселое лицо, выглядывающее из-за прилавка с мороженым. Папа покачивал головой, а мама скептически цокала языком при виде дяди Валеры – они ему сочувствовали, считая «несостоявшимся» и «неуспешным» человеком. На самом же деле дядя Валера преподал мне главный жизненный урок: быть успешным – это быть счастливым как можно чаще.

Поэтому после школы я ужасно разочаровал родителей, когда «взял паузу». Мама хотела, чтобы я пошел в юридический, а папа – чтобы связал свою жизнь с банковским делом. Я же решил, что поступлю в университет тогда, когда это покажется мне важным и интересным, а пока – пойду работать.

– Кем? – закатывала глаза мама. – Дворы подметать?

– Да даже если так, то что? – не понимал я. – Если их никто не будет подметать, город превратится в помойку.

На радость маме, в дворники я не пошел, хоть и относился к этой профессии с пиететом. Но все-таки я хотел найти свой «фургончик с мороженым», ради которого не сложно будет каждый новый день начинать с улыбки. Таким фургончиком стал книжный магазин.

Я начал работать там курьером, и у этой профессии было сразу несколько плюсов.

Во-первых, мне очень нравилось читать, а иногда люди закажут что-нибудь такое редкое, о чем я бы никогда и не узнал, если бы не эта работа. Однажды я так прочитал японскую классику «Мелкий снег» Дзюнъитиро Танидзаки, и, честное слово, я бы в жизни никогда и нигде не услышал это имя – Дзюнъитиро Танидзаки, если бы не пожилой мужчина, заказавший у нас эту книгу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза