Агнесса в приступах плача сползла на пол, уткнулась лбом в свои ладони – в этот момент я поднялась и потянула Эггерта наружу. «Выходи, – приказала ему взглядом, – дай ей побыть одной».
Он был бледен, он источал тревогу. Я же ощущала усталость – шутки ли, вытянуть такое количество дерьма из человека.
– У тебя получилось?
Агнесса в спальне плакала уже тихо, с перерывами. Чаще всхлипывала – я более не чувствовала в ней боли. Пустоту – да. Эта пустота, если человек бдителен, может быстро наполниться чем-то хорошим. Или плохим, если глух и слеп к себе.
– Скоро узнаем.
Хорошо, что он случайно научил меня воспринимать процесс иначе, через любовь. Пусть даже через ее отголоски, и эта сохраненная мной внутренняя мягкость выручила сегодня чрезмерно. Проводи я процесс, как раньше в Дэйтоне, сама бы корчилась сейчас на полу, а так внутри почти чисто. Только голод неимоверный, только воды хочется. И посидеть.
Я сползла у стены на ковер, опустилась пятой точкой на пол, чтобы передохнуть. В конце концов, во мне нет этикета, вежливости и принципов. Если ноги хотят отдохнуть, надо им позволить.
Удивительно, но спустя несколько минут Агнесса вышла наружу столь же чопорная и сухая, будто не рыдала недавно на полу. Величественная, чуть надменная, опять наглухо закрытая – видимо, это ее привычное состояние. В подвале, однако, больше не наблюдалось тьмы, и, значит, процесс прошел правильно. Изменилось кое-что еще: ее подбородок больше не дрожал, ладони пребывали в спокойном состоянии. Только хмурились, глядя на Эггерта, тонкие брови и поджимались растерявшие помаду губы.
Я поднялась с пола.
Вздрогнула, когда раздался негромкий, но властный женский голос:
– Оэм Эггерт Эрдиган. Где твои манеры?
«Оэм… Эггерт Эрдиган? Так вот, значит, как зовут Пью?» Не соврал, однако, насчет «одного из своих имен». Все еще ошарашенная, я смотрела на мать и сына. Он статный, она вообще прямая и несгибаемая, как палка.
– Почему ты не предложил гостье чаю?
Не дожидаясь ответа, Агнесса поплыла вниз по лестнице – видимо, в столовую. Я смотрела на Пью. И чувствовала ту плиту, которая только что свалилась с его сердца. Упала где-то внизу, раскрошилась до основания – Эггерта затопило облегчение.
«Спасибо», – он обжег меня этим взглядом вместо нее. Настоящим, искренним, очень выразительным.
Я лишь пожала плечами – обращайтесь.
– Я приготовила с утра эклеры. Вы не откажетесь выпить с нами чаю? Выпечка удалась…
Она еще готовила?
Сложно было представить Агнессу, суетящуюся у плиты. Но, может, зная о том, что вернулся сын, что он приведет гостью, Агнесса вспомнила молодость?
– Не откажусь.
Всего два раза в жизни я ела эклеры. Они продавались в одной кондитерской Дэйтона, но стоили очень дорого. Потому что мука, молоко, сливки… Мука – это пшено, оно растет под солнцем или под лампами, трава для коров тоже, синтетикой не заменишь. В общем, денег на них у меня обычно не находилось, как и на игристое вино. Пусть я буду невежливой, как с утра с блинами Пью, но наемся по максимуму.
Семейные обеды, ввиду их полного отсутствия в прошлом, никогда не были моей сильной стороной. Дело усложнило и количество приборов, лежащих рядом с фарфоровыми тарелками. Вилки-вилки-вилки, ложки-ложки, ножи… Ладно скатерть, салфетница и сами салфетки, но зачем все сервировать, как в ресторане? Хотя что я знала об Агнессе и правилах приема гостей в ее доме?
Почему-то подумалось о Стелле. Она, конечно, гадина, но, может, и ей было в этом особняке некомфортно? Может, не ладилось общение с будущей свекровью? Может, обижал отсутствием внимания Пью? Он так мог, погруженный в работу.
Следовало уйти сразу после выполнения работы, не сидеть в кинотеатре, любопытствуя, что еще покажет эта кинолента. Данный фильм должен продолжаться уже без меня, но эклеры…
Они были такими, какими я их помнила, – с тонким тестом и ароматным кремом. Сливочными, нежными и вдобавок миндальными. Они были лучше тех, которые я помнила.
Агнесса, потому что я ела, а Эггерт молчал, пыталась вести беседу.
– Дорога сюда вас не утомила?
– Дорогая была быстрой.
«Спасибо, что спросили».
– А давно у вас проявился ваш талант?
Ей хотелось знать больше о человеке, которого привел в дом сын, я её не винила. Даже если этот человек – залетный на день гость.
– В детстве.
– Вы…не страдаете от…последствий?
Напрягался Пью. Наверное, он не хотел, чтобы его мать знала обо мне слишком много. Его я не винила тоже.
– Теперь почти нет. Научилась.
Хорошо, что не прозвучал вопрос про «раньше», на него бы я отвечать не пожелала.
– Где вы остановились? Если желаете, комнаты этого дома в вашем распоряжении.
Невежливо, но первую часть вопроса я оставила без внимания.
– Благодарю вас. Но мне скоро…нужно уезжать.
Агнесса резала эклер ножом, делила его сначала напополам, после – на ровные квадратики. Клала в рот аккуратно, жевала тщательно. Эггерт пил чай.
До следующего вопроса я успела сжевать еще одно пирожное.
– Кристина, простите мое любопытство, но откуда вы? Где вы познакомились с моим сыном?
Градус напряжения сразу возрос – неудобную тему попытался пресечь бдительный Пью: