Любовь вслепую

А после я наткнулась на комнату Эггерта. Почему-то думала, что Агнесса давно переделала ее во что-то иное, но нет… Он здесь рос, маленький Оэм. Читал, рисовал, изучал науки. Возможно, под руководством учителей, репетиторов, семьи. Узкая кровать, листы зарисовок, прикрепленные на стену, старые фото. Именно на них я увидела его интеллигентного бородатого дедушку, держащего внука на коленях, а также свадебное фото отца и матери. «Эггерт»-старший, судя по форме, был военным, а Агнесса… Оказывается, в молодости она умела улыбаться – я засмотрелась. Наверное, в этом доме когда-то жила вся семья – молодое поколение и старшее. Звучало много голосов, велись за ужином беседы о прошедшем дне, обсуждались проблемы, радости. Эггерт жил в совершенно отличном от моего мире – всегда светлом, как на календарной картинке.

Его комнату я покинула, неслышно вздыхая, чувствуя себя призраком.

Я, наверное, в какой-то мере призрак и есть, случайная личность, временный персонаж.

Может, даже исторический. Ведь история упоминает не всех, она затирает имена тех, кто помог «главным героям» стать зрячими или обрести голос, история не может вместить всех. Но это не значит, что я не важна. Просто имя Кристины Мэйер никто не узнает – ладно, мне не обидно.

(Hermanos Gutiérrez – Amor Profundo)

Ранний закат. По дому я почти нагулялась, но случайно заглянула в очередную спальню и местный шкаф, где случайно отыскала кучу дорогого цветного ситца. Длинные полотна – не то платки, не то шарфы. Чуть позже я вспомнила: это называется «парео», и оно призвано защищать от солнца. Я отложила бы его прочь, но зачем-то решила посмотреть в окна, выходящие на внутренний двор.

И увидела бассейн. Лежаки с мягкими матрасами, стеклянные столики, бархатную, сверкающую на солнце воду. И вспыхнуло во мне нестерпимое желание позволить себе чуть-чуть роскоши. Идея сформировалась мгновенно: я сгребла одно «парео», сбежала по лестнице вниз, на кухне отправилась к холодильнику. Нет, не за оставшимися эклерами – ими я на сегодня наелась, – но за спиртным. Я сделаю коктейль, налью его в высокий стакан и полежу возле бассейна, будто я богатая. Как в кино. Полюбуюсь заходящим солнцем, теплым ветерком, может, даже опущу в воду ноги. Плавать мне не в чем, да и опасно высовываться: вдруг кто из соседей заметит? Лежаки скрыты плетеным ограждением, как и вся терраса, а вот бассейн просматривается. Когда мой взгляд наткнулся на виноград, я ощутила себя в раю. Да! Тарелка с фруктами, льдистый сок и алкоголь в стакане, плеск воды…

Смешивала безымянный напиток я из сока манго, стоящего в дверце, а также из содержимого бутылки, от которой пахло джином. Название на этикетке все равно оказалось незнакомым. Вышло отлично. Обнаружились в морозильнике и кубики льда.

И да, я наконец ощутила её – роскошь. Когда под попой мягкий матрас, когда воздух пахнет летом, цветами, водой, когда на языке терпкий привкус алкогольных пузырьков. Фил бы оценил. Пусть мне выскажут за гроздь винограда, пусть после выскажут за все что угодно, но это был час моего триумфа. Жизнь стала бархатной. На мне солнцезащитные очки, раздетое тело обвивает ситец, и кажется, так можно жить изо дня в день. Готовить эклеры, читать умные книги, радовать себя ездой по магазинам, а после вновь садиться у этого бассейна. Рай.

На какой-то момент мне показалось, что я снова в матрице. Что она вдруг увидела, чем порадовать меня, что воплотила все это в лучшем виде и теперь снова взирала на меня с нежным восторгом. Видишь? Это для тебя. И я чувствовала, что «для меня». Когда жизнь «для тебя», сердцу тепло, на душе лето. И все кажется мягким, сотканным из любви.

Еще глоток коктейля… Как волшебно колышет край платка ласковый бриз. Там, где заканчивались заборы поместий, начинались пологие холмы, поля на них. Как заплатки на ткани, как идеальное продолжение пейзажа, уходящее к горизонту. Я могла бы зависать здесь вечно.

К тому моменту, когда случилось непредвиденное, я успела выпить почти весь коктейль и основательно оголить виноградную ветку – по ту сторону бассейна раздались шаркающие шаги.

С лежака я поднялась, как солдат по звонку побудки, и наткнулась взглядом на старика в униформе рабочего.

– Доброго вечерка, мисс, – он отсалютовал мне шляпой. – Отдыхаете?

У меня внутри тренькала сирена: не нужно, чтобы меня кто-то здесь видел. Совсем-совсем-совсем. Но не могла же я сорваться в дом, опрокинув впопыхах столик, тарелку и стакан? Придется врать на ходу: я богата, я должна вести себя спокойно, снисходительно, как и все здесь.

«Не выдай себя, Мэй».

Дед тем временем обошел бассейн, приблизился к моему лежаку – я поднялась.

«Шел бы ты мимо, старик…»

– Я – Том, – шляпа приподнялась еще раз, – местный садовник. Прихожу сюда два раза в неделю. Простите, но я никогда вас прежде не видел.

Очки я, хоть этого требовал этикет, снимать не стала.

– Я гостья хозяев дома.

«Уходи…»

Но дед не уходил. Разрешалось ему беседовать с благородными особами, что ли? Может, он друг матери Эггерта?