Любовник леди Чаттерли

It, too, was caught and trying to tear itself free, the wind, like Absalom.	И он тоже рвется на свободу, подумалось Конни, - как Авессалом [Авессалом ехал на муле, ветви дуба оплели ему голову, мул пошел дальше, а Авессалом повис в воздухе (Вторая книга Царств, 18:9)].
How cold the anemones looked, bobbing their naked white shoulders over crinoline skirts of green.	Как, должно быть, холодно подснежникам -белый стан, зеленые кринолины листьев.
But they stood it.	Но им все нипочем.
A few first bleached little primroses too, by the path, and yellow buds unfolding themselves.	Появились и первые примулы - у самой тропы: желтые тугие комочки открывались, выпуская лепестки.
The roaring and swaying was overhead, only cold currents came down below.	Ветер ревел и буйствовал высоко над головой, понизу обдавало холодом.
Connie was strangely excited in the wood, and the colour flew in her cheeks, and burned blue in her eyes.	В лесу Конни вдруг разволновалась, раскраснелась, в голубых глазах вспыхнул огонек.
She walked ploddingly, picking a few primroses and the first violets, that smelled sweet and cold, sweet and cold.	Шла она неторопливо, нагибалась, срывала примулы, первые фиалки - они тонко пахли свежестью и морозцем. Свежестью и морозцем!
And she drifted on without knowing where she was.	Она брела куда глаза глядят.
Till she came to the clearing, at the end of the wood, and saw the green-stained stone cottage, looking almost rosy, like the flesh underneath a mushroom, its stone warmed in a burst of sun.	Лес кончился. Она вышла на полянку и увидела каменный дом. Камень, кое-где тронутый мхом, был бледно-розовый, точно изнанка гриба, под широкими лучами солнца казался теплым.
And there was a sparkle of yellow jasmine by the door; the closed door.	У крыльца рос куст желтого жасмина. Дверь затворена.
But no sound; no smoke from the chimney; no dog barking.	Тишина. Не курится над трубой дымок. Не лает собака.
She went quietly round to the back, where the bank rose up; she had an excuse, to see the daffodils.	Она осторожно обошла дом - за ним дыбился холм. У нее же есть повод - она хочет полюбоваться нарциссами.
And they were there, the short-stemmed flowers, rustling and fluttering and shivering, so bright and alive, but with nowhere to hide their faces, as they turned them away from the wind.	Да, вот они: дрожат и ежатся от холода, как живые, и некуда спрятать им свои яркие нежные лица, разве что отвернуть от ветра.
They shook their bright, sunny little rags in bouts of distress.	Казалось, их хрупкие приукрашенные солнцем тельца-стебельки сотрясаются от рыданий.
But perhaps they liked it really; perhaps they really liked the tossing.	А может, вовсе и не рыдают, а радуются. Может, им нравится, когда их треплет ветер.
Constance sat down with her back to a young pine-tree, that wayed against her with curious life, elastic, and powerful, rising up.	Констанция села, прислонившись к молодой сосенке - та прогнулась, упруго оттолкнув незваную гостью: сколько в этом могучем и высоком деревце жизни.
The erect, alive thing, with its top in the sun!	Оно живет, растет и тянется-тянется к солнцу.