Любовник леди Чаттерли

Beyond this nothing really touched him.	И больше, казалось, ничто и никто его не касается. Пустота. Пропасть.
Connie felt that she herself didn't really, not really touch him; perhaps there was nothing to get at ultimately; just a negation of human contact.	И мне до него не дотянуться, - думала Конни. -Ухватиться не за что.
Yet he was absolutely dependent on her, he needed her every moment.	Ведь он отвергает любое общение. На самом же деле Клиффорд не мог обойтись без жены. Ни единой минуты.
Big and strong as he was, he was helpless.	Рослый, сильный мужчина, а совершенно беспомощен.
He could wheel himself about in a wheeled chair, and he had a sort of bath-chair with a motor attachment, in which he could puff slowly round the park.	Разве что передвигаться по дому да ездить по парку он умел сам.
But alone he was like a lost thing.	Но оставаясь наедине с собой, он чувствовал себя ненужным и потерянным.
He needed Connie to be there, to assure him he existed at all.	Конни постоянно должна быть рядом, она возвращала ему уверенность, что он еще жив.
Still he was ambitious.	Бок о бок с неуверенностью в Клиффорде уживалось честолюбие.
He had taken to writing stories; curious, very personal stories about people he had known.	Он принялся писать рассказы: удивительные, глубоко личные воспоминания о бывших знакомых.
Clever, rather spiteful, and yet, in some mysterious way, meaningless.	Получалось умно, иронично, но - вот загадка! - не угадывался авторский замысел.
The observation was extraordinary and peculiar.	Клиффорду не отказать в чрезвычайной и своеобычной наблюдательности.
But there was no touch, no actual contact.	Но его героям не хватало жизни, связи друг с другом.
It was as if the whole thing took place in a vacuum.	Действие разворачивалось словно в пустоте.
And since the field of life is largely an artificially-lighted stage today, the stories were curiously true to modern life, to the modern psychology, that is.	А поскольку сегодняшняя жизнь в основном -ярко освещенные театральные подмостки, то рассказы Клиффорда удивительнейшим образом оказались созвучны современной жизни, точнее, душевному ладу современного человека.
Clifford was almost morbidly sensitive about these stories.	Клиффорд прямо-таки с болезненной чуткостью внимал отзывам.
He wanted everyone to think them good, of the best, ne plus ultra.	Ему непременно хотелось, чтобы рассказы нравились, считались великолепными, непревзойденными.
They appeared in the most modern magazines, and were praised and blamed as usual.	Напечатали их самые передовые журналы. Как водится, кое-что критика похвалила, кое за что -пожурила.
But to Clifford the blame was torture, like knives goading him.	Журьба для Клиффорда хуже пытки, каждое слово - нож острый.