Любовник леди Чаттерли

It was as if the whole of his being were in his stories.	Похоже, в рассказы он вкладывал всю душу.
Connie helped him as much as she could.	Конни помогала, чем могла.
At first she was thrilled.	Сперва работа волновала.
He talked everything over with her monotonously, insistently, persistently, and she had to respond with all her might. It was as if her whole soul and body and sex had to rouse up and pass into theme stories of his.	Муж обсуждал с ней каждую мелочь дотошно и обстоятельно, а ей приходилось напрягать все силы и тела, и души, и женского своего естества - собирать их воедино, увязывать в композиции рассказа.
This thrilled her and absorbed her.	Это и волновало, и увлекало Конни.
Of physical life they lived very little.	Иных, кроме духовных, забот у них не было.
She had to superintend the house. But the housekeeper had served Sir Geoffrey for many years, arid the dried-up, elderly, superlatively correct female you could hardly call her a parlour-maid, or even a woman...who waited at table, had been in the house for forty years.	На Конни вроде бы лежало все домашнее хозяйство... но и им занималась экономка, долгие годы прослужившая еще при сэре Джеффри. Высохшая, безупречных манер и поведения... такую даже горничной неудобно назвать или застольной прислужницей. Ведь она в доме уже сорок лет!
Even the very housemaids were no longer young.	Да и служанки долгие-долгие годы при усадьбе.
It was awful!	Ужас!
What could you do with such a place, but leave it alone!	Уклад усадебной жизни неколебим. Лучше и не трогать.
All these endless rooms that nobody used, all the Midlands routine, the mechanical cleanliness and the mechanical order!	Пусть себе стоят многочисленные комнаты (куда хозяева и не заглядывают), и пусть наводят там столь привычную и столь же бессмысленную чистоту и порядок - так заведено в этих краях.
Clifford had insisted on a new cook, an experienced woman who had served him in his rooms in London.	Клиффорд, правда, вытребовал себе новую повариху, эта искусная стряпуха готовила ему еще в Лондоне.
For the rest the place seemed run by mechanical anarchy.	А в остальном в доме царила особая анархия, бездушная и механистичная.
Everything went on in pretty good order, strict cleanliness, and strict punctuality; even pretty strict honesty.	Все совершалось в определенной последовательности, все было расписано по минутам. Честность слуги блюли не менее строго, чем чистоту.
And yet, to Connie, it was a methodical anarchy.	И все же за таким бездумно-бездушным распорядком виделась Конни анархия.
No warmth of feeling united it organically.	Ибо только теплом и лаской можно связать воедино и наполнить смыслом все эти ритуалы.
The house seemed as dreary as a disused street.	А пока что дом жил уныло и безотрадно, словно забытая улица.
What could she do but leave it alone?	Могла ли Конни что-либо изменить?
So she left it alone.	Нет, пожалуй, лучше ничего не трогать. Так она и поступила.