Любовница Президента

Потом меня уводили оттуда по пожарной лестнице, сажали в машину. Следом бежали люди и фотографировали. До меня пытались дотянуться, толкнуть, пнуть со всех сил. В меня плевали и кричали матерные слова. А охрана тащила к выходу. Тащила, как мешок. Как мразь, как последнюю тварь. Со мной обращались, как с мусором. Толкали в спину, называли «сукой». Когда привезли в то здание, мне было не просто страшно, я от ужаса оцепенела. Нет… я не так боялась за себя, как перед глазами стояла картина падающей вниз Милы…то, как она ударяется животом о ступени, и понимание, что она сделала это сама. Ради…ради чего? Она убила своего ребенка и рисковала жизнью, чтобы погубить меня и остаться с Петром. Это того стоило? Боже, в какой мир я попала, где я нахожусь, как в нем можно жить дальше, если блага Первой леди дороже жизни ребенка? Потом я больше не буду думать ни о чем…потом я прокляну себя и свою жизнь и пожалею, что не умерла, пожалею, что меня не продали в Израиле, потому что было бы не так больно умирать, как от рук того, кого безумно любишь.

Он приехал глубокой ночью. Пьяный. Впервые я видела его пьяным, с выпростанной наружу рубашкой, расстегнутом пиджаке и всклокоченными волосами. Впервые не похожего на себя, бледного до синевы, с черными кругами под глазами и безумным взглядом. Передо мной сумасшедший психопат, который лишился человеческого облика.

Посмотрела ему в глаза и вдруг поняла, что я сейчас умру. Именно сегодня, именно в эту секунду меня не станет. Потому что Айсберг пришел сюда вынести мне приговор и привести в исполнение. Он приехал казнить…он не даст мне последнего слова, не спросит, как было на самом деле. Он просто меня уничтожит. Ведь когда-то он говорил мне: «Тронешь мою семью, и я сдеру с тебя кожу живьем».

В его руке был ремень, свернутый пряжкой наружу. Я смутно помню, как это было. Я просто знаю, что на мне не осталось живого места. И слышу его голос, который монотонно повторяет после каждого удара:

— Ты убила моего сына, и ты умрешь…ты посмела прийти к моей семье, ты умрешь, ты…сука, которая забрала жизнь нерожденного младенца. Ты мразь, которая посмела тронуть самое дорогое! Как?…Как ты могла?

А я не могла отвечать, потому что он зажал мне рот рукой, оседлал меня и просто бил наотмашь ремнем. Ни на секунду не останавливаясь.

— Я смогу… я сотру тебя. Ты…ты исчезнешь. Я смогу.

Наверное, он смог. Я исчезла, он стер меня своей зверской жестокостью, сломал меня и раздробил в пепел. Потому что терпеть боль от того, кого любишь, самое страшное, что может испытать человек, видеть свою смерть в любимых глазах — нет ничего страшнее.

— Нет…нет…сначала трахну, потом убью…сначала я тебя трахну, чтоб запомнить…чтоб запомнить тебя, Маринаааа…. Марина…Марина…а ведь я. Я любил тебя, верил тебе. Зачем?

Он рыдал. Я слышала, как он рыдает. Это так дико — стонать от боли и слышать, как рыдает твой убийца, раздирает тебя на части и оплакивает одновременно. Нет, мне уже не было больно. Это был пик безумия, пик понимания своего конца. Все это время я была рядом с садистом, убийцей и палачом. Я любила сумасшедшего безумца, который поверил…поверил, что я могла. Поверил ей, а не мне…Ведь кто я? Я вещь, подстилка, меня можно разодрать и вышвырнуть. А она Первая леди и его любимая жена. Жена…которая убила его дочь, чтобы он не разочаровался в ней…убила свою малышку и обвинила меня в этом.

— Зачем ты это сделала, Марина? — выл мне на ухо, а я бесшумно рыдала вместе с ним и беззвучно кричала. Потому что меня все равно никто не услышит. Я повторяла, что не делала этого. Очень тихо, шепотом. Потому что не могла произнести ни слова.

Я больше ничего не помню. В какой-то момент я просто погрузилась в черноту под его сильные толчки внутри моего тела, хрипя под ладонью, сжимающей мое горло. И я была счастлива. В тот момент я осознала, что вот она свобода пришла ко мне. Я наконец-то вырвалась из плена. Я больше никому не принадлежу. Я наконец-то оплатила свой долг сполна.

* * *

А потом эти голоса и ужас от того, что еще не все кончилось, ужас от того, что Он вернется и будет истязать меня снова. Ведь он всемогущий, ему все можно. Сквозь густой серый туман я рассмотрела чье-то миловидное лицо в белой шапочке и женскую фигуру в белом халате.

— Кажется, она пришла в себя, доктор. Это же чудо, какое невероятное чудо. Я уже не верила, что это может произойти.

Доктор. Значит, я в больнице. Боже, не надо. Не хочу быть в больнице, ведь он придет и найдет меня. В ушах стоял свист ремня и глухой звук соприкосновения пряжки с кожей. С моей кожей. Я хотела перестать слышать этот звук, я хотела, чтобы он стих и исчез.

— Вы меня слышите? Моргните один раз, если слышите.

Попросила девушка и потрогала ладонью мой лоб. Ее руки показались мне горячими, а меня начало морозить. Но я все же моргнула.

— Отлично. Она меня слышит, и она в сознании.

— Это прекрасно. Это просто великолепно и дает необыкновенные шансы для плода. Хотя угроза и остается по-прежнему невероятно высокой.