Любовница Президента

Ответила я и сжала пальцами простыню. Конечно, я все понимаю. Более чем. Я знаю, как вы все до смерти его боитесь. Я бы на вашем месте тоже боялась.

— Сегодня утром пришли твои анализы. Ты идешь на поправку, и с ребенком тоже все хорошо. Угроза выкидыша есть, но она уже не такая опасная. Кровотечения почти нет. Видно небольшую гематомку. Скоро она рассосется. Иногда так бывает из-за отслойки.

О ребенке я пока слышать не могла. Не могла осознать, что это происходит именно здесь и именно в эту минуту, когда мне меньше всего этого бы хотелось. Когда я вся сплошная и кровоточащая рана.

— Сколько месяцев?

Спросила и сама себе не поверила. Разве я могу задавать такой вопрос в отношении себя? Я и…ребенок? Так разве может быть?

— По УЗИ и ХГЧ недель десять. Ты на четвертом месяце. Сердечко бьется, КТР в норме, даже чуть опережает. Обычно говорят, мальчишки такие большие. Но я в этом не спец, хотя и проработала с нашим Павлом Николаевичем полгода.

Значит, на четвертом…значит, вся эта моя тошнота, задержка не из-за таблеток или гормонов. Четвертый. Господи. И что мне теперь с этим делать? Я не знаю, выживу ли я сама… а с ним? Как я выживу с ним? Я пока не готова об этом думать. Я пока не готова. Это слишком больно. Это слишком жестоко и несправедливо узнать тогда, когда отец этого ребенка чуть не убил меня.

— Скажи… я могу что-то сделать для тебя? Могу как-то помочь тебе? Мне бы очень хотелось….я просто не знаю как.

Медсестра сжала мои пальцы, а я тут же одернула руку и спрятала под одеяло.

— Зачем?

— Просто по-человечески.

Растерянно ответила она, и я вдруг подумала о том, что уже давно перестала верить, что кто-то может сделать для тебя что-то просто так. Просто по-человечески. В моей жизни осталось мало просто человеческого. Оказывается, нет ничего романтичного в том, чтобы любить такого человека с такой неограниченной властью. Нет ничего романтичного в роли любовницы, нет ничего суперположительного, когда у тебя «золотые унитазы» и нет самого простого счастья, а обращаются с тобой хуже, чем с уличной шавкой.

Мама…как же мне хочется сейчас просто спрятаться в твои объятия. Мамочка моя. Никто и никогда не защитит и не пожалеет, как ты. Да и будь ты рядом, все было бы иначе. Перед тем, как все это случилось, мне приснился ужасный сон. Мне приснилась моя мама, и она ласково манила меня за собой. На ней было розовое платье с воланами, как на фото, ее волосы струились по спине, а глаза радостно сверкали. Она была очень молода и счастлива. Улыбалась мне и показывала куда-то вдаль.

— Идем, доченька…идем, я тебе кое-кого покажу.

Шла за ней, спотыкаясь и оглядываясь назад. Несмотря на ее веселье мне почему-то было тревожно.

— Кого, мама? Кого?

Она раздвигает какие-то бесконечные длинные, прозрачные занавески, ведет меня по коридору. Очень светлому, чистому. А я нервничаю сильнее и сильнее. Мне кажется, что я не должна видеть того, кто там…того, кого она хочет мне показать.

— Кого ты мне покажешь? Скажи, пожалуйста, мама! Очень тебя прошу!

— Твоего отца! — радостно говорит она и опять улыбается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И во сне мне становится очень страшно. Так страшно, что у меня пробегает мороз по коже и начинают дрожать руки. Вдали, там, где коридор заканчивается и открыта широкая, темная дверь, я вижу широкоплечего мужчину с короткими волосами. Он высокий и очень крепкий. На нем военная форма и…и мне кажется, что я его знаю. Я его знаю, и это самое жуткое…я не хочу его узнавать, потому что сразу умру от боли.

Тогда от дикого ужаса я проснулась, так и не увидев мужчину в конце коридора, но я помнила, что меня так ужасно напугало — схожесть этого силуэта с Айсбергом.

Мама! Я посмотрела на Оксану Игоревну, хотя какая она там Игоревна, немногим старше меня, светлые волосы заплетены в длинную косу, губы блестят от прозрачной помады и ногти не накрашенные, постриженные под самый корень. Нет в ней лощености, нет высокомерия. Не городская она, сразу видно. Наверное, и я когда-то была такой, как она. Нежной, доброй, верила в хорошее, хотела людям добро делать.

— Мне…мне бы просто кое-что узнать.

Вспомнила силуэт во сне и снова вздрогнула.

— Что именно? Я постараюсь. Если смогу, конечно.

Обернулась на дверь и снова посмотрела на меня.

— За мной наблюдают…и у стен тут тоже есть уши, но я очень сильно хочу помочь тебе. И…я все знаю. Знаю и искренне сочувствую тебе. Но…никому нельзя об этом говорить. Если скажешь, они тебя начнут колоть транками и снотворным. Лучше говори, что ничего не помнишь.

Благодарно кивнула ей и выдохнула, чувствуя тяжесть на душе, как давит словно камень на сердце.

— Я дам вам адрес. Съездите туда и просто спросите у них, не жил ли там с женщиной по имени Надя один человек. Сможете?

Она кивнула и снова посмотрела на дверь. Боится. Я ее страх и сама кожей чувствую.

— А куда нужно съездить?