Любовница Президента

Я наизусть запомнила тот адрес на полях тетради и продиктовала ей, чуть прикрыв глаза и моля Бога, чтобы мои подозрения не оправдались. Просто проверить. Ведь я уверена, что ответ будет отрицательным. Но…но я хотела бы это узнать. Чтобы больше не видеть таких кошмаров. Говорят, наш мозг невольно продуцирует то, о чем мы думаем сознательно или бессознательно. Пусть мое бессознательное успокоится, и я перестану бояться хотя бы этого.

— Хорошо, а…про какого мужчину там спросить?

— Покажите им фотографию.

— Какую фотографию? Где я ее возьму?

— Просто найдете в поисковике.

— Чью фотографию?

— Президента.

Мы посмотрели друг другу в глаза, и я увидела в ее зрачках страх. Она судорожно сглотнула и невольно от меня отодвинулась.

— Как?…Нашего?

— Нашего… — кивнула я, — сможете? Просто спросите, снимал ли он эту квартиру с женщиной по имени Надя в ****году? Для меня это очень и очень важно. Можно сказать, вопрос жизни и смерти.

— И все?

— И все. Просто скажете мне потом — да или нет, хорошо?

— Н…не знаю. Я не думаю, что это хорошая идея.

Она заерзала на стуле и нервно закусила губу. Я усмехнулась и подумала о том, что мне и заплатить ей нечем. У меня больше ничего не осталось. А без денег нынче человеческие поступки никто не совершает.

— Заплатить нечем…, — тихо сказала и всем своим видом показала, что говорить с ней больше не хочу. — Не можете помочь — не лезьте в душу и помощь свою не предлагайте. Или идите докладывайте…кто там вас подослал по душам со мной говорить.

— Никто! — вскрикнула и ручки свои полные в кулачки сжала. — Я, правда, помочь хотела…но здесь в больнице. Может…может, еду из столовой принести, выслушать, книгу принести.

Я повернулась к ней…Какие книги? Какая еда? Мне кусок в горло не лезет! Я жидкость пью, потому что болит это горло, болит шея. Я физически чувствую, где он сдавливал ее своими пальцами. А еще душа вся наизнанку вывернута, от тревоги с ума схожу, от паники кожа потом холодным покрывается.

— Хорошо… я поеду туда и спрошу. Спрошу. Никто об этом не узнает, не бойся. Никто меня не подсылал. Это недалеко отсюда. Я сегодня все для тебя узнаю.

Она ушла, а я глаза закрыла и постаралась перестать дрожать. Каждый день я боролась с дрожью. Все мое тело тряслось в непроизвольной лихорадке. Да, мне нужно успокоительное…что-то, от чего голова станет более ясной, но…мысль о ребенке не давала мне принять решение и попросить у Оксаны таблетку. Я помнила разговор врачей — таблетки могут навредить малышу.

Руки непроизвольно поползли вверх и сомкнулись на животе. Мысль о том, что там живет новая жизнь, была болезненной и прекрасной одновременно. Словно все мое естество разделилось на две части, и одна ужасалась…а другая…другая млела от невозможно нежного ощущения внутри. Как будто что-то щекочет крыльями бабочки при мысли о ребенке. Он ведь совсем крошечный и ни в чем не виноват.

Эти дни, пока я медленно приходила в себя и вместо хрипов начинала издавать членораздельные звуки, я позволила себе начать вспоминать все, что произошло в ту страшную ночь…и не только. Все, что произошло с моей роковой встречи с Айсбергом, и до самого финала, в котором мне была отведена смерть. И боль от этой мысли была столь сильной, словно с меня снимают кожу живьем. Во мне поднимала голову ненависть…ужасающая, мрачная ненависть по отношению к нему. За то, что он изначально знал, что в один день сможет просто растереть меня в порошок. Мимолетная, случайная, ненужная. Кукла. Тряпка.

Поигрался и разломал на куски. Но как виртуозно ваял для себя интересную и красивую бабочку. Чтобы соответствовала статусу, чтобы интереснее было потом отрывать крылышки, лапки и под конец просто растоптать.

Его не волновало — кто на самом деле был виноват…для него тварью и мразью была изначально именно я. А Люда святая. Люда, которая ждала от него якобы сына — примадонна, чье имя нельзя упоминать всуе. Примадонна…которая уничтожила свой плод только потому, что плод оказался не тем.

И самое жуткое во всем этом было то, что я все еще его любила. Какая-то часть меня не могла взять и вот так вычеркнуть, не могла перестать сходить с ума и болеть, потому что любимый мог…мог меня так жестоко уничтожить. А еще мне было страшно, что, даже если я останусь в живых, я никогда не смогу разлюбить это чудовище, это страшное и дикое исчадие ада. Как очистить от этой грязи свою душу? Как…как заживет сердце, которое превратилось в ободранный кусок мяса?

Как сделать так, чтобы там внутри перестало болеть, как и снаружи? Как забыть все, что он говорил? Как избавиться от свиста ремня? Как перестать видеть перед глазами искаженное злобой и болью лицо. Потому что это лицо напоминало звериный оскал, и даже слезы не смягчали этого животного выражения, которое застыло бледной маской и изменило черты до неузнаваемости. Никогда не слышала, чтобы его голос срывался…той ночью он не говорил — он хрипел и выл. Это было по-настоящему страшно.