Любовница Президента

— И давление сегодня выше, и все показатели не такие ужасные. Девушка, вы родились в рубашке — уцелеть после такой страшной аварии.

Сказала медсестра и поправила на мне одеяло.

— Уцелели не только вы, но и ваш ребенок. Это удивительно. На вас места живого нет, а сердечко бьется. Есть, конечно, угроза из-за отслойки плаценты, но доктор дает большие шансы на то, что вы выживите вместе с ребеночком. Какая вы необыкновенно сильная.

Каким ребеночком? Она сумасшедшая? Где я? Я в психушке? Кто эти люди? Почему они говорят, что я попала в аварию, если я прекрасно знаю, что со мной произошло, и вряд ли они этого не знают. Конечно…кто скажет правду и кто ее признает, если твой палач — сильный мира сего, и ему никогда не понести наказания за то, что он с тобой сделал.

Вдалеке послышались голоса, и я затаилась, прислушиваясь к разговору за дверью. Говорили двое мужчин. Один голос уже мне знаком, а второй я слышала в первый раз.

— Вполне возможно, она ничего не помнит. Официальная версия — женщину нашли на улице, ее сбила машина.

— Машина? Вы видели ее лицо? Ее тело? Заключение гинеколога…

— МОЛЧАТЬ! У меня записаны все полученные ею травмы, и они вполне могут быть от удара об капот машины. Вам приказали молчать, и вы будете молчать, Владимир Иванович. Эта пациентка под вашу личную ответственность. Если начнет буйствовать, колоть снотворное и успокоительное. Пусть с ней дежурит Оксана. Она умеет держать язык за зубами. Никто ничего не должен знать.

— Но она беременна. Она на десятой неделе. Это может навредить плоду. Мы и так боремся за его жизнь. Какое снотворное и успокоительное? Я обезболивающее колол на свой страх и риск. Первый триместр. Сами понимаете…

— Пока что насчет беременности никому не говорить. Это знаешь только ты, Оксана Игоревна и я. Все. Никому больше не докладывать.

— Аааа…

— И «аааа» тоже не должны знать. Колем успокоительное и снотворное, если начнет орать и поднимать шум. Так велели делать, и ты будешь это делать, ясно?

— Ясно, Константин Дмитриевич. Мне все ясно.

— Вот и прекрасно, вернись к своим обязанностям.

Голоса стихли, и я медленно выдохнула, сжимая и разжимая пальцы. Подвинуть руками или ногами невозможно, у меня болит все тело. Как и закричать, как и выдернуть все иголки. И в голове пульсирует только одно — «я беременна»…ОТ МОНСТРА.

Глава 16

Вот еще вчера я могла протянуть руку и погладить его по щеке, а уже сегодня я не могу даже прикоснуться к нему. Разочарование. Даже хуже, чем ревность и боль. Разочарование не в нем, а в себе. В том, что ошиблась.

(с) Ульяна Соболева. Пусть любить тебя будет больно

Она оказалась моим спасением из черного мрака. Эта хрупкая медсестра по имени Оксана. Если бы не она, я бы сошла с ума в этих четырех стенах с мыслями обо всем, что произошло, и со своим ужасом. Я бы не могла выныривать наружу из густой и липкой тьмы. Она подбадривала меня, приносила фрукты, сидела со мной и что-то рассказывала. Всякие глупости, по большей степени о себе, об учебе в меде. Не знаю, заплатили ей за это или просто такая добрая, но мне было необходимо чье-то присутствие. Желательно женское. Мужчин я сейчас к себе подпустить не могла. Каждое прикосновение к моему телу вызывало бесконтрольный приступ паники, с которым я не могла справиться.

— Тебе есть с кем поговорить? Родные там? Родственники?

Участливо спросила уже в который раз Оксана и отрезала кусочек яблока, протянув мне дольку. Когда я поднесла ее к губам, то сама увидела на своем запястье багровые следы от пальцев. Меня тут же затошнило, и я вернула яблоко в тарелочку.

— Нет, родственников нет.

Отрицательно качнула головой и отвернулась к окну. Единственный человек, которого я считала близким…он хотел меня уничтожить и причинил самую адскую боль, которую мужчина может причинить женщине. Наверное, будь это кто-то чужой, пережить было бы намного легче. Страдало бы тело, а не кровоточила душа. Глупая. Мне всегда казалось, что меня он обидеть не сможет, что я… я — это не те другие. Он ведь иногда так и говорил, что я для него особенная. Почему-то я верила именно этим словам, а не тогда, когда равнодушно шипел мне в лицо: «Ты никто! Ты моя вещь!». Мы всегда хотим приукрашать и надеяться на лучшее, рисовать на этом лучшем самыми разными красками свои собственные фантазии и затем в них же слепо верить.

— Тогда ты можешь поговорить со мной о том, что случилось. Или я могу позвать нашего психолога, и тебе помогут…У нас часто лежат пациенты после аварии…

Я резко посмотрела на нее, и она осеклась. Да, после аварии. Ты ведь прекрасно знаешь, что со мной случилось, и доктор ваш лысый знает, и гинеколог, который меня осматривал, и главврач, который приказал меня транками накачать, тоже прекрасно знает. Но вам ведь уже заплатили за молчание. Чтобы я не рассказала вашему психологу, это только навредит мне прежде всего. Я не хочу, чтобы меня кололи всякой дрянью и таким образом пытались закрыть мне рот. Я знаю, что такое успокоительные, и я как-нибудь проживу и без них.

— Прости…все слишком сложно, ты же понимаешь, да?

— Понимаю.