Любовницы Пикассо

– Вы не виноваты, – сказал Пабло. – Моя жена бывает придирчивой.

Полная луна стояла высоко в небе, мерцая серебристым светом. Трещали цикады, и мотыльки порхали вокруг свечей на столе. Пабло испытующе посмотрел на Анну. Его зрачки, уже расширенные в полумраке, стали еще более огромными.

Анна отступила на кухню, и спустя несколько секунд я последовала за ней под предлогом того, что нужно наполнить солонку.

Когда я вошла, Анна вытирала глаза и отвернулась от меня.

– Вам не стоит пререкаться с клиентами, – сказала я ей. – От этого могут быть только неприятности.

Анна не ответила.

– Вы в порядке? – спросила я.

– Разумеется! Почему нет? И не беспокойтесь: теперь я буду помнить свое место. И я не буду красть ваш жемчуг.

– Я не…

Что тут скажешь? Что я даже не допускала таких мыслей? Анна была незнакомкой и определенно не могла быть помощницей поварихи. Она могла оказаться воровкой, хотя на самом деле я так не думала.

– Кто этот испанец? – спросила она. – У которого отвратительная жена.

– Пабло. Пабло Пикассо. И Ольга – не такая ужасная…

– Художник? Это и впрямь Пикассо? – Ее нервозность вдруг сменилась любопытством. – Я думала, что он выше ростом: наверное, вровень с его картинами… Пабло Пикассо! – тихо повторила Анна. Она явно собиралась что-то добавить, но плотно сжала губы, чтобы не проговориться.

– Пожалуйста, Анна, принесите новый графин с водой. – Я направилась на веранду. – И не отвечайте на выпады Ольги. Держитесь подальше от нее.

Остальную часть вечерней трапезы, долгую и с несколькими переменами блюд за беседой между Пабло и Джеральдом и деловыми разговорами о подготовке художественных галерей к осеннему сезону, я провела почти в полном молчании, слушая и наблюдая. Мать Пабло ела медленно, едва успевая попробовать все и ни разу ничего не сказав. Когда она закончила, то сразу встала, улыбнулась сыну и удалилась в спальню.

Мы с Джеральдом остались наедине с Ольгой и Пабло. Симпатичное лицо Джеральда с волевым подбородком, озаряемое частыми улыбками, которые отражались в его голубых глазах; смуглый и черноглазый Пабло, более сдержанный в проявлении чувств, не считая этих замечательных глаз, невольно выдававших эмоции, – оба были красивы по-своему.

Немного успокоившись, я положила локти на стол и опустила подбородок на руки, слушая разговор Джеральда и Пабло о последних находках галериста Поля Розенберга, о предстоящем сезоне «Русского балета», о новой партитуре испанского композитора Мануэля де Фалья, о растущих ценах на краски и холсты – обо всех парижских делах, от которых мы хотели отделаться, когда отправились на юг.

Я попыталась утешиться тем, что никогда нельзя целиком и полностью скрыться от мира. Мы привезли с собой нашу жизнь и ее всевозможные аспекты. Но здесь у нас хотя бы было солнце, тепло и волны.

Через час все было убрано со стола, и мы перешли на веранду с кофе и коньяком. Хорошо было сидеть, смотреть на усеянное звездами небо, вдыхать аромат дикого тимьяна и слушать тихий разговор, похожий на фоновую музыку.

Я откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, радуясь средиземноморскому теплу, звукам океана и соленому воздуху. Мои загорелые дети, утомленные после долгих игр и забав, спокойно спали наверху. Я была довольна.

Пронзительный женский возглас «Merde!»[35], сопровождавшийся смехом в темноте, заставил меня удивленно выпрямиться. Мы все обернулись посмотреть, кто там.

Темноволосая женщина в вызывающем бордовом платье с вырезом почти до самой талии вышла на веранду с туфлей в руке.

– Вот, сломала каблук! – Она пожала плечами.

Я сразу же узнала ее по тому дню в студии Дягилева, когда Пабло отказался говорить с ней.

Ольга подвинулась к краю стула, готовая вскочить на ноги. «Она собирается убежать или напасть?» – успела подумать я. Но тут заговорил Пабло.

– Ирен. – Его тон был совершенно нейтральным, не выказывавшим удивления, радости или недовольства. Тон человека, скрывающего свои чувства.

– Я опоздала на бокал шампанского? – спросила она.

– Да, придется обойтись коньяком, – сказал Пабло. – Сара, Джеральд, это моя натурщица Ирен.

Ирен Лагю – худая, с энергичным лицом и кудрявыми черными волосами – была поразительной женщиной. Не красавицей в классическом понимании, но привлекательной в том смысле, что некоторые женщины как будто живут более полноценной и насыщенной жизнью, чем остальные. Они более отважные, более неугомонные, более страстные. Это проявляется в способности мгновенно краснеть или бледнеть, в огненном взгляде. У Ирен было лицо, которого она заслуживала, отражавшее необузданную энергию девушки, сбежавшей из дома в пятнадцатилетнем возрасте и уехавшей в Москву вместе с русским вельможей. А когда она вернулась, то привлекла внимание Пикассо и пробудила его страсть. Она отвергла его предложение, что было непростым испытанием для такого мужчины.