Я отвечал ей страстными ласками, пытаясь вернуть ее в положение, которое она занимала, когда я вошел, и доказывая тем самым, что хорошо усвоил ее уроки. Вдруг мы услышали шум в соседней комнате. Боясь, что меня застанут в далеко не двусмысленном положении, я быстро отшатнулся от маркизы. Благодаря удобству моего платья, мне стоило лишь переменить позу, чтобы привести себя в порядок. Маркиза, нимало не смутившись, прикрыла то, что оказалось на виду, и на все это ушло не больше мгновения. Дверь отворилась, вошел маркиз.
— Я знаю, — сказала моя возлюбленная, — что только вы можете войти ко мне без доклада, но я надеялась, что вы, по крайней мере, догадаетесь постучаться. Это милое дитя хотело поделиться со мной, своей маменькой, девичьими секретами и тревогами; войди вы минутой раньше, вы смутили бы ее. Так нельзя входить к женщинам!
— Скажите на милость, смутил бы! — удивился маркиз. — Но ведь не смутил, значит, и говорить не о чем. Кроме того, я уверен, милое дитя простит меня: она снисходительнее вас. И согласитесь, ее отец был прав, запрещая ей носить амазонку: в этом платье она чудо как хороша!
Он снова стал ухаживать за мною с той же неуклюжестью, что так забавляла нас в первый вечер. Маркиз нашел, что мадемуазель дю Портай вполне отдохнула, что глаза ее блестят, на щеках горит румянец, и он видит на моей
Потом он спросил:
— Едете ли вы сегодня на бал?
— Нет, — ответила маркиза.
— Вы смеетесь надо мной, я нарочно вернулся за вами.
— Повторяю, я не поеду.
— Почему же? Сегодня утром вы говорили...
— Я говорила, что могла бы поехать в собрание, чтобы доставить удовольствие маленькой дю Портай, но ей не хочется ехать, она боится встретить графа Розамбера, который вел себя неподобающе.
— Да, — поддержал я маркизу, — он так невежливо обошелся со мной, что теперь я буду бояться встреч с ним так же сильно, как прежде любила бывать в его обществе.
— Вы правы, — согласился маркиз, — граф принадлежит к числу тех молодых господ, что называют себя «поразительными»33
и полагают, что женщины не замечают никого, кроме них, хотя им не помешало бы иногда давать понять, что на свете есть и другие люди, которые ни в чем им не уступают.Я понял мысль маркиза и, дабы подбодрить его, взглянул на него весьма выразительно.
— Да, не уступают и, возможно, даже превосходят, — сейчас же прибавил он громким голосом.
Поставив ногу на носок и собравшись с силами, маркиз хотел сделать сложный пируэт, но ему не повезло: бедняга стукнулся головой о дверной косяк и едва не упал. На лбу его тут же вскочила шишка. Стараясь скрыть свой конфуз, маркиз изо всех сил пытался сделать вид, что ничего не произошло, хотя время от времени страшно морщился, выдавая свою боль.
— Милое дитя, — произнес он хладнокровным тоном, — вы правильно делаете, что избегаете встреч с графом, но не бойтесь, сегодня вы его не увидите. Сегодня бал-маскарад, у маркизы есть два домино34
, одно она даст вам, другое наденет сама. Мы поедем на бал, вы поужинаете с нами и, если вам было удобно позавчерашней ночью...— О, это будет очаровательно! — воскликнул я более живо, чем того требовала осторожность. — Поедемте на бал!
— В домино, которые знакомы графу? — прервала меня более благоразумная маркиза.
— Ну правильно, пускай милое дитя увидит маскарад, ведь для мадемуазель дю Портай это совершенно новая картина. Граф не узнает вас, может быть, его даже не будет в собрании.
Маркиза ничего не ответила; я видел, что ей очень хочется опять оставить меня на ночь и в то же время боязно ехать на бал и в присутствии маркиза выслушивать колкости графа.
— Что касается меня, — таинственным тоном продолжал покладистый муж, — я бы сам поехал с вами, но у меня есть дело; я оставлю вас на балу, но около полуночи заеду за вами.
Последние слова подействовали на маркизу сильнее всех уговоров, она еще некоторое время отказывалась, однако по ее тону было ясно, что она вот-вот согласится.
Тем временем шишка на лбу маркиза делалась все заметнее, она росла прямо на глазах. Я спросил, что это у него на лбу; он дотронулся до ушиба рукой и, натянуто смеясь, заметил:
— Ничего, женатый человек часто подвергается подобным неожиданностям.
Я вспомнил, с какой силой он сжимал мне руку, и, желая отомстить ему, вынул из кошелька монету, приложил ее к шишке и изо всех сил придавил.
Мой пациент, стиснув кулаки, скрежетал зубами, тяжело вздыхал и морщился.
— Какие сильные у нее руки! — с трудом прохрипел маркиз.
Я опять надавил; наконец он вскрикнул и, отшатнувшись, упал бы на спину, если бы я не подхватил его.
— О, маленькая колдунья, она чуть не продавила мне череп!
— Шалунья сделала это нарочно, — сдерживая смех, сказала маркиза.
— Вы думаете нарочно? Хорошо же, я поцелую ее в наказание.
— В наказание — пожалуй. — Я охотно подставил ему щеку.
Он счел себя счастливейшим из смертных. Стоило мне захотеть, и я мог бы снова подвергнуть испытанию его мужество.
— Довольно этих безумств, — притворилась немного рассерженной маркиза, — подумаем о бале, раз нам предстоит ехать.