Любовные похождения шевалье де Фобласа

Читатель помнит, как в детстве вертел во все стороны маленький кружок, насаженный на тонкую спицу. Виллартюр, под влиянием двойного толчка, подобно этой игрушке^*, несколько раз крутанулся вокруг себя, зашатался и упал. На шум прибежали слуги. Финансист, раздосадованный и пристыженный, поднялся и, ни слова не говоря, вышел. Маркиз поспешил за ним, чтобы утешить; госпожа де Б., у которой должны были обедать гости, тоже не замедлила уйти.

9

К моему удивлению, о Розамбере не было никаких вестей; но поздно вечером он явился и сказал, обнимая меня:

— Поздравляю вас: дело устраивается согласно вашим желаниям, все готово, идите за мной...

— Как, прямо сейчас?

— Сию же минуту.

Я бросился ему на шею.

— Мой друг, как мне вас благодарить? Но, Розамбер, расскажите же...

— После, после... Карета ждет, нельзя терять ни минуты, идем.

— Друг мой, значит, я покину маркизу?

— Да, чтобы увидеть Софи.

— Увидеть Софи!.. Едем, Розамбер, едем! Погодите, дайте мне взять портрет для милой кузины. — Я позвонил Дютур: — Дорогая, велите приготовить ужин. Мы с графом хотим на минуту выйти в сад.

Но вместо сада мы очутились в карете.

— Поезжай по бульварам, — приказал граф кучеру, — скачи во весь опор до Сент-Антуанских ворот147, а оттуда поезжай потихоньку до площади Мобер148.

Едва шторки были опущены, Розамбер рассказал, что после нашего последнего свидания ему удалось найти и снять комнату в доме, который находится так близко от монастыря Софи, что я из окон смогу видеть все, что происходит за монастырской оградой. Он предупредил также, что мадемуазель дю Портай, ставшая госпожой Дюканж, теперь превратится в госпожу Фирмен.

Вдруг карета, которая минут пять бешено неслась, замедлила свой ход.

— Вот мы и у Бастилии, — сказал Розамбер. — Ну-с, прелестная беглянка, ваш великолепный наряд, который так подходил знатной женщине, не годится для мещаночки, нужно переодеться. Прежде всего снимем эту превосходную шляпку. Из распущенных волос постараемся, насколько это в наших силах, сделать скромный пучок и прикроем букли вот этим простым чепчиком. Вместо нарядного платья наденем белую блузку. Не бойтесь, прелестная дама, накиньте эту юбочку; я не буду дерзок, я вас очень люблю, но еще более уважаю. Прекрасно, прикройте вашу грудь кисейным платочком, накиньте сверху черный плащ, спрячьте лицо под капюшоном. Готово, и вы опять-таки очаровательны. Я же, мой дорогой Фоблас, переоденусь еще скорее, смотрите.

Он снял камзол и заменил его длинным сюртуком.

Мы оставили карету на площади Мобер, прошли пешком на улицу ***, пересекли большой двор и сад, в глубине которого я увидел маленький флигель, выстроенный возле ограды высотой около десяти футов. Я сразу понял, что из окон второго этажа легко при помощи одной лишь веревки спуститься в соседний сад. Розамбер несказанно обрадовал меня, сообщив, что этот сад принадлежит монастырю, а затем показал, что, занимаясь полезным, не забыл и о приятном. Подле окна стояло фортепиано. И инструмент разместили так, что, играя на нем, я мог видеть происходящее за оградой. Граф при прощании сказал, что мы будем лишены удовольствия видеться до тех пор, пока я не выйду из моего укромного убежища. Он прибавил, что маркиза, конечно, приставит к нему шпионов, которые станут следить за каждым его шагом, и что, имей он неосторожность приехать сюда, он раскрыл бы мое местонахождение. Мы согласились переписываться по городской почте149, а чтобы письма мои никто не перехватил, договорились, что я буду адресовать их на имя Сент-Обена, одного из близких друзей графа.

Люди, которые догадались, что в эту ночь я не спал, очень ошибутся, если припишут мою бессонницу лишь тревоге мучительной и в то же время приятной, тревоге, вызванной сознанием близости Софи. Я думал также о моей дорогой Аделаиде, которую разлучили с любимой подругой и лишили утешительной возможности видеться со мной. Увы, я думал, о бароне, которому мое бегство, конечно, причинило огромное беспокойство, о бароне, вероятно, обвинявшем меня в равнодушии и жестокости. Но любовь, любовь оказалась сильнее, чем привязанность к родным, она заглушила слабый голос моего раскаяния. Мог ли я отказаться от счастья снова увидеться с милой кузиной? Мог ли я вернуться к раздраженному отцу и подвергнуть любимую опасности вечной разлуки со мной?

На рассвете я подошел к окну и раздвинул деревянные жалюзи так, чтобы, не показываясь, видеть сад. Мне следовало опасаться госпожи Мюних: она когда-то видела меня в амазонке и, пожалуй, узнала бы в женском обличье. Шагах в пятидесяти от моего флигеля стояло большое здание. Сколько комнат было там! В которой из них жила моя Софи? Я обводил взглядом этот дом, и мои глаза не знали, на котором из окон остановиться.