Любовные утехи русских цариц

Здорово пошаливал и французский король Генрих II, отказавшись на какое-то время вообще от всякой физической связи со своей законной женой Екатериной Медичи, поскольку его лояльность по отношению к куртизанке Диане Пуатье так далеко распространялась, что не допускала возможности никаких, кроме нее, половых связей, даже с собственной женой. Пока двор не начал свое возмущение выражать и беспокоиться о будущем монархии. Что королю делать оставалось? Поплелся в спальню жены, а потом так до любовных утех разохотился, что шестерых детишек с королевой наплодил, но все почему-то, кроме королевы Марго, какие-то чахленькие и дефективные родились.

А Людовик XV что вытворял со своей провинциальной полячкой Марией Лещинской? Эта Золушка была так покорна и умственно ограниченна, что, кроме терпения от измен мужа, ничего больше не имела. В спальню, правда, к ней супруг хаживал, и даже, в отличие от обычая королей, спали супруги в одной кровати, и Мария Лещинская ни за что одна уснуть не могла. До поздней ночи мужа-короля дожидалась, в шаги его вслушиваясь, когда он от своей маркизы Помпадур возвращался, но только за тем, чтобы быть поцелованной в лобик. После сей процедуры король поворачивался на другой бок и спокойно засыпал. Но и эту ничтожную ласку Мария Лещинская принимала как величайшую щедрость, заявляя мужу, что так его безумно любит, что готова на все, даже с христианским терпением будет выносить и почитать всех его метресс. И от таких анемичных ночей только один хиленький инфант и родился, остальные — очень некрасивые девицы, которых потом замуж не возьмут даже захудалые короли, и они вечными старыми девами по дворцу рыскать будут и интриги против развратных нравов батюшки разводить.

Так что не будем, дорогой читатель, слишком строги к развязным нравам наших царей. В этом отношении они не лучше и не хуже западных монархов.

Петр III окунулся в вихрь самого что ни на есть грубого разврата и чувственных удовольствий. Что он, рыжий? Имея патологическую склонность влюбляться в очень непривлекательных женщин, возымел еще одну необъяснимую странность: посвящать жену во все свои интимные приключения. Через 15 дней после брака с Екатериной Петр признается ей в своей любви к Карр, потом он увлечется некрасивой фрейлиной Полянской, потом Шапировой, потом Тепловой, потом уродливой дочерью Бирона, горбатенькой и востроносенькой карлицей, потом… Потом он вообще не захочет заходить в спальню к Екатерине, а если заходит, то только за тем, чтобы с удовольствием поиздеваться над ней.

«Однажды, поздно ночью, Екатерина уже спала, является супруг в ее спальню, пьян, как говорится, в стельку, весел и еле держится на ногах, будит Екатерину и рассказывает ей о преимуществах и красоте княгини Курляндской. Она, боясь ссоры, притворяется спящей. Взбешенный Петр бьет ее в лицо кулаками и ругает на чем свет стоит. Затем ложится в самом веселом расположении духа спать»^[166].

Сама Екатерина об этом инциденте выскажется гораздо мягче, побои назвав толканием в бок, но тем не менее драматически воскликнет: «После таких толчков я много плакала в эту ночь, обдумывая мое положение, во всех отношениях неприятное и несносное»^[167].

Хорош медовый месяц, нечего сказать! А тут еще Елизавета Петровна, как хорошая свекровь, чуть ли ей не под юбку заглядывает, торопя с рождением потомка. Близкая приближенная Елизаветы Щоглокова прямо заявила: «Потомства не будет, но не от мужского седла, на котором Екатерина любила скакать, как подозревала императрица, а от другого — бесплодного седла ее мужа». Кстати, Гиппократ тоже считает, что верховая езда способствует бесплодию.

Забили тревогу, и выяснилось, что Петр с молодого возраста импотенцией страдает, что, кстати, не отбивало у него желания волочиться за женщинами, не признавая женщиной только собственную жену. Ну, закрутились, значит, завертелись при дворе, засуетились. Мигом привезли заграничного хирурга Боергаве, который, удачную операцию Петру сделав и получив за труды от императрицы дорогой алмазный перстень, сексуальных отношений между супругами наладить не мог.