На прошлой неделе полиция нагрянула в дом терпимости. В одной из комнат были обнаружены двое детей. Их арестовали и судили вместе с остальными обитательницами заведения. На суд явился их отец. Он заявил, что они с женой и еще двумя детьми, помимо тех, что сидят на скамье подсудимых, занимают эту комнату; он заявил также, что они живут там, поскольку нигде в другом месте он не может снять комнату за полкроны в неделю, которые готов платить. Судья отпустил двух юных правонарушителей и вынес порицание отцу за то, что тот воспитывает детей в нездоровой обстановке.
Можно и дальше множить примеры. В Лондоне избиение младенцев достигло огромных масштабов, каких еще не бывало в мировой истории. И столь же огромно бессердечие людей, верящих в Христа, чтущих Бога и ходящих в церковь по воскресеньям. Потому что в остальные дни недели они роскошествуют на деньги, текущие к ним из Ист-Энда в качестве арендной платы и прибыли, запятнанные детской кровью. А порой они еще и выкинут такой фокус: возьмут полмиллиона из этих средств, да и отправят куда-нибудь в Судан, чтобы учить тамошних детей.
Глава XXIV
Ночное видение
Все они когда-то были красными мягкотелыми младенцами, которых можно было замесить, как тесто, и выпечь из них любую социальную форму по вашему выбору.
Прошлой ночью, в поздний час я прогулялся по Коммершиал-стрит из Спиталфилдса к Уайтчапелу и дальше на юг по Леман-стрит к докам. И пока я шел, мне стало ясно, как ничтожны все истэндские газеты, которые, раздуваясь от гражданской гордости, заявляют, что Ист-Энд вовсе не такое уж плохое место для жизни.
Трудно описать и малую толику того, что я видел. Для большей части из этого просто нельзя подобрать слов. Но если прибегнуть к обобщению, то можно сказать, что видел я ночной кошмар, омерзительных подонков, похожих на ожившую уличную грязь, массу такого непередаваемого непотребства, перед которым меркнут «ночные ужасы» Пикадилли и Стрэнда. Это был какой-то зверинец, в котором двуногие особи, прикрытые одеждой, лишь смутно походили на людей, больше напоминая животных. А довершали картину полицейские с медными пуговицами, которые, словно смотрители в зоопарке, наводили порядок, если его обитатели начинали вести себя слишком уж агрессивно.
Я был рад присутствию полицейских, поскольку не переоделся в «костюм моряка» и был настоящей приманкой для всякого рода хищников, рыскавших повсюду. Когда стражей порядка поблизости не оказывалось, эти трущобные волки провожали меня зоркими голодными глазами, и я боялся их рук, их голых рук, наводящих такой же ужас, как лапы гориллы. Они и видом своим напоминали горилл. Маленькие, плохо сложенные, приземистые. Ни играющих мускулов, ни избытка силы, ни широких плеч. Природа словно экономила на них свои ресурсы, как, должно быть, экономила на пещерном человеке. Но в этих худосочных телах была заключена сила, яростная первобытная сила хватать и душить, раздирать и рвать. Были случаи, когда они набрасывались на свою жертву и переламывали ей хребет. У них нет ни совести, ни жалости, и если только они почуют малейшую возможность, то убьют за полсоверена без страха и раскаяния. Это новый вид – племя городских дикарей. Дома, переулки и дворы – их охотничьи угодья. Улицы и здания для них – то же, что долины и горы для настоящих дикарей. Трущобы – их джунгли, в которых они живут и охотятся.
Благородные изнеженные господа, завсегдатаи золоченых театров, обитатели чудо-особняков Вест-Энда не видят этих созданий и даже не догадываются об их существовании. Но они здесь, прячутся в своих джунглях. Страшитесь дня, когда Англия будет сражаться на последнем рубеже обороны и все мужчины, способные держать оружие, окажутся на линии огня! Потому что в этот день они выползут из своих берлог и нор, и тогда обитатели Вест-Энда увидят их, как увидели благородные изнеженные аристократы феодальной Франции и стали спрашивать друг друга: «Откуда они? Неужели и они люди?»
Но не только хищники населяют зверинец. Они появляются лишь изредка, рыщут в темных дворах, серыми тенями скользят вдоль стен, а вот женщины, из чьих прогнивших утроб они вышли, – повсюду. Они нахально липли ко мне, слезливо клянчили пенни или лезли с гнусными предложениями. Они кутили во всех кабаках, неопрятные и грязные, с мутным взором и нечесаными волосами, заливающиеся истерическим смехом, изрыгающие потоки всяческого непотребства, то и дело затевающие ссоры и засыпающие, развалившись на скамьях и прямо за барными стойками, отвратные настолько, что один вид их вызывает содрогание.