Люди этого часа

Н и н а (гневно дергает плечом). Отстань! Тоже, наверное, считаешь, если девушка веселая, о платьях думает, значит, она подлая… Вот у нас профорганизатор была, Егорова. Придет в магазин, девушку с накрашенными губами увидит — и сразу: «Мещанство. Мы в ваши годы…» Она Тоню Копылову пилила-пилила за брови подведенные, за чулочки розовые, а Тоня пошла на Финскую добровольцем и погибла… (Плачет.)

М и ш а. При чем тут ваша Егорова? Я о тебе ничего плохого не думаю. Я, наоборот, очень важное из-за тебя понял. Вот прямо сейчас. Понимаешь, я себе раньше все представлял, что жизнь — это такая площадка, на которой наши идеи осуществляются. Но это не так. (Смотрит на всех.) Они не осуществляются. В том-то и штука, что нет. Мы сами должны их осуществлять.

Л е й т е н а н т. Факт… (Смотрит на часы.) Рассвет через полчаса. Значит, так. Если тапки пойдут без пехоты, стрелять из миномета не будем… Маскировку я проверил, все. Можно отдыхать еще. Клепиков, стань наверху. (Еще раз смотрит на часы.) Черт, стоят вроде. (Встряхнул.)

К л е п и к о в. Есть. (Выходит в окоп.)

Н и н а. Холодно. (Вытирает глаза.) Замерзла вдруг. (Подходит к печке и греет руки.)

Разуваев, Миша и Тищенко тоже подходят к печке. Лейтенант рассматривает часы, трясет их, слушает.

Р а з у в а е в. Эх, посидеть еще! (Садится, вынимает фотографии, смотрит на них.) Красивая девушка, да?

Т и щ е н к о. А как ее зовут?

Р а з у в а е в. Кого?

Т и щ е н к о. Ну вот эту девушку.

Р а з у в а е в. Эту?

Т и щ е н к о. Ну да.

Р а з у в а е в. А откуда я знаю?

М и ш а. Как? Вот чудак. Как же ты не знаешь?

Р а з у в а е в. Так это я у летчика убитого из кармана вынул. Помните, который «юнкерса» поджег? Мы с Гришей Алексеевым, с замполитом, вынули, думали, документы найдем, родным сообщить. А только карточки вот и были.

М и ш а. Значит, ты ее не знаешь?

Р а з у в а е в. Не.

Все с новым интересом рассматривают карточки.

Н и н а. Ну-ка дай. (Берет фотографии.)

К л е п и к о в (кричит из окна наверху). Немец ракету кинул!

Л е й т е н а н т. Значит, пойдут сейчас. Наверх!

Все поспешно выходят в окоп и вглядываются вперед.

Посветлело. Доносится, а затем стихает рокот моторов.

К л е п и к о в. Танки. Ну держись, солдаты.

Л е й т е н а н т. Еще с километр от нас будет. Даже побольше.

Н и н а (смотрит на фотографии). А она ждет его в Москве, этого летчика. И никогда не дождется. (Смотрит на всех.) Ребята, а я еще ни разу в жизни ни с кем не целовалась. У меня мама строгая-строгая… (Смотрит на Мишу.) Миша, но ведь я тоже красивая, а?

М и ш а. Конечно. Ты замечательная девушка.

К л е п и к о в (откашливается). Закурить бы. Вроде у меня на завертку есть.

Л е й т е н а н т (оживленно). Так давай крути.

К л е п и к о в (отходит в сторону, сопровождаемый лейтенантом, Тищенко и Разуваевым). Я раз немецкие курил. Обертка красивая. Но, чтоб накуриться…

М и ш а (берет Нину за руку). Ты очень хорошая.

Н и н а. Правда?

М и ш а. Я такую, как ты, первый раз вижу.

Снова, уже сильнее, начинают рычать танки.

Н и н а. И ты хороший. Мы с тобой будем долго-долго вместе. А погибнем, так навсегда. (Вдруг поворачивается ко всем.) Ой, ребята, вот вопрос! Если нас убьют, как же мы узнаем, отстояли мы Москву или нет?

Еще сильнее рычат танки. Издалека, сначала еле слышная, возникает мелодия «Песни о Москве». Она делается все громче, и вступает голос:

«Мы запомним суровую осень,
Скрежет танков и отблеск штыков,
И в веках будут жить двадцать восемь
Самых храбрых твоих сынов».

Хор подхватывает припев:

«В городах и далеких станицах
О тебе не умолкнет молва,
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва».

Песня обрывается, в окопе слышали и не слышали ее.

Все смотрят в зал.

Р а з у в а е в. Всех не убьют. А дети наши узнают, они жить будут.

Опять ревут танки. В окоп спрыгивает  Н и к о л а й.