Люди этого часа

Ф е д о р  Н и к о л а е в и ч. Я уж думал, Варенька, думал. Делать-то нечего — все и думаешь. Вот раньше все в городе уважали, кланялись. Вдруг война. И что осталось от всей жизни? Глупый, слабый старик, и больше ничего. Стоит на базаре и продает никому не нужный хлам: карты, атласы, книги… Вы уже простите, девочки. Я с вами с таких лет знаком. С отцом вашим, Петром Алексеевичем покойным, друзьями были. Вот скажите вы мне: «Умри, Федор Николаевич», — за каждую из вас с радостью жизнь свою старую отдам. А посоветовать ничего не могу. Научить не умею. Не спрашивайте. Не осудите.

В а р я. Кто же вас осудит? Только это вы неправильно говорите, что вы нас раньше не так учили и воспитывали. Вы нас так учили. И как вы нас учили, так мы поступать будем.

Пауза.

Л и д а. Что делать? В голове у меня мешается.

Дверь распахивается. Вбегает  А н н у ш к а.

А н н у ш к а (запыхавшись). Девчонки, новость у меня какая!.. Здравствуйте, Федор Николаевич. Новость-то я узнала.

Л и д а. Ой, напугала совсем! Даже сердце остановилось. Чего ты врываешься как бешеная? Ну говори, что.

А н н у ш к а. Девчонки, вчера в Крутовске наш самолет видели.

Федор Николаевич делает жест, желая прервать Аннушку.

Утром. Весь базар видел. Мне дядя Василий рассказывал — тети Даши свекор. Ты его, Лидка, знаешь, — который на мельнице раньше работал. Он вчера из Крутовска пришел… Весь базар видел. Пролетел над городом и к Андреевскому лесу. А немцы-то говорили, всю наши авиацию уничтожили. Значит, не уничтожили!

В а р я. Конечно, не уничтожили.

Л и д а. А не врет он, дядя Василий?

А н н у ш к а. Да он же сам видел. Сам стоял на базаре. Все, говорит, стоят и плачут. Ведь год не было наших самолетов. Немцы пишут, что наших уже за Дон отбросили. А если бы за Дон, так он бы и не долетел, верно ведь?

Л и д а. А откуда они узнали, что наш?

А н н у ш к а. Сначала по звуку — у него звук такой не тонкий, не противный, как у немецких самолетов. А потом уж просто так увидели, что наш. Он же низко пролетел… Сейчас дальше побегу рассказывать. Сколько время?

В а р я. Часов восемь, наверное.

А н н у ш к а. Ой, комендантский час уже, а я бегаю! Как бы не схватил патруль. Ну, все равно — до Голышевых добегу, скажу. Ведь если самолеты летают, может быть, и наша армия совсем близко, а?

Пауза.

Ф е д о р  Н и к о л а е в и ч. Вспомнил.

Л и д а. Что?

Ф е д о р  Н и к о л а е в и ч. Новость вспомнил. Плохую.

В а р я. Какую новость, Федор Николаевич?

Ф е д о р  Н и к о л а е в и ч. Да вот, Лиде-то я все хотел сказать… Сбили этот самолет.

А н н у ш к а. Сбили?!

Ф е д о р  Н и к о л а е в и ч. Сбили. И летчиков немцы захватили. Двоих. Молодые еще совсем ребята. Кто видел, говорят, мальчики почти.

В а р я. А может быть, неправда?

Ф е д о р  Н и к о л а е в и ч. Правда. Это многие видели. Он приземлился, за железной дорогой, на лугу. И немецкие самолеты за ним гнались. Утром, рано-рано, только рассвело. Видели, как из поста немцы стреляли по летчикам, а потом побежали за ними. И взяли.

В а р я. Эх! (Сжимает руки.)

Ф е д о р  Н и к о л а е в и ч. Может быть, и не надо было рассказывать? Вы бы порадовались.

Пауза.

А н н у ш к а (садится). Что же мне рассказывать теперь? Что он пролетел или что его сбили? Про плохое или про хорошее?

В а р я (встает). Я бы рассказывала про хорошее. Хоть его и сбили, но он пролетел. Наш самолет, над нашим городом. Выходит, врут фашисты, что авиацию уничтожили.

А н н у ш к а (встает). Ой, зря я к вам зашла. Я всю бы ночь была такая радостная-радостная. (Всхлипывает.)

В а р я. И все равно не вешай носа.

А н н у ш к а. Ладно, побегу. Все равно буду рассказывать. И к Голышевым забегу и к Игнатьевым. Пока, девчонки. (Выскакивает в дверь, затем тотчас возвращается.) До свидания, Федор Николаевич. (Уходит.)

Пауза.

Ф е д о р  Н и к о л а е в и ч. Да… Такое дело. Ну, пойду я. Может быть, ко мне поднимемся, девочки? Чаю выпьем.

В а р я. Да какой же чай, Федор Николаевич? Чай — это до войны было. Теперь кипяток.

Ф е д о р  Н и к о л а е в и ч. Так, по привычке. (Встает.) Ну, пойду. Вы уж не сердитесь на меня, девочки, что ничего не посоветовал. Старый я. Перестал понимать. Очень старый. Мне сегодня исполнилось семьдесят. (Выходит.)

Л и д а. Вот у тебя все так. Пяти минут не пробыла с человеком, и обидела. Ну зачем тебе это — чай, кипяток? Он же нас как на день рождения хотел к себе позвать.

В а р я. Нашла время дни рождения справлять. Ты лучше скажи, как решила. Пойдешь в управу?

Лида молчит.

Быстро же ты забыла, как мы клялись.

Л и д а. Когда клялись?

В а р я. Когда фашисты в город входили. Не помнишь? На чердаке мы сидели. А они вкатили на мотоциклах, на грузовиках. Сами в трусиках, полураздетые, бесстыжие. С криками, смехом, с песнями. Забыла, как мы дрожали от гнева?

Л и д а (вздыхает). Это ты от гнева. Я-то больше от страха.