Люди и измы. К истории авангарда

Итак, позиции Родченко и Малевича через много лет после их разрыва, казалось бы, сближаются. На некоторых снимках (намеренно или случайно и, возможно, не без юмора) Родченко почти цитирует супрематические композиции, например в фигуре спортсмена, сгруппировавшегося в прыжке. Вероятно, не случайно и появление в его воспоминаниях «Работа с Маяковским» (1939) фразы: «Мне были близки художники такие же, как я, непризнанные, непокупаемые, обругиваемые во всех газетах, как Малевич, Татлин, Маяковский, Хлебников и другие»[665]. Но в действительности дело обстояло сложнее. Чтобы в этом убедиться, нужно взглянуть на картины Малевича этого времени.

Рекомендуя советским художникам следовать футуристической традиции, сам Малевич вовсе не собирался этого делать. Его живопись конца 1920‐х – начала 1930‐х годов строится на принципах, противоположных и футуристической динамике, и супрематическому «безвесию». В нее возвращается даль, перспектива, горизонт. Малевич программно восстанавливает традиционную картину мира, незыблемость верха и низа. Небо в его картинах словно венчает голову человека, а вертикальная ось композиции, проходящая через его фигуру, вместе с линией горизонта образует крест. Изменение пространственной концепции связано у Малевича с мировоззренческим переворотом. Он переживает разочарование в утопических представлениях революционной эпохи, от увлечения «футурожизнью» возвращается к апологии природы, христианства, вечных ценностей. Родченко, напротив, до конца жизни не изменил своей юношеской привязанности к технике, городской культуре, революции. Парадоксально, что при этом оба работают в традиции геометрического стиля: как бы ни был глубок мировоззренческий спор двух авангардистов, их близость «на генетическом уровне» остается неизменной.

Эпилог этой истории таков. В 1940‐х годах Родченко делает опыты в стилистике, близкой к сюрреализму. Малевича уже нет в живых. Но вот одно из его последних высказываний. В беседе с Н. И. Харджиевым «Малевич… сказал, что „в настоящее время примкнул бы к сюрреалистам“»[666].

Выставка Малевича 1929 года в Третьяковской галерее [667]

Персональная выставка К. С. Малевича 1929 года давно привлекает к себе пристальное внимание исследователей. Вызывает интерес уже сам факт ее успешного проведения: непонятно, каким образом центральный музей страны в год «великого перелома» смог показать работы наиболее одиозного отечественного авангардиста. Также не вполне ясны мотивация создания и датировки фигуративных картин, впервые появившихся на этой выставке. В задачу моей статьи не будет входить обсуждение существующих версий[668] или выдвижение новых; я постараюсь по мере возможности восстановить фактическую канву событий, взяв за основу три аспекта темы: обстоятельства подготовки выставки, ее состав и немногочисленные отклики. Следует сразу оговориться: составить себе достаточно полное представление о ней все же, по-видимому, невозможно – не сохранилось (или не обнаружено) фотографий экспозиции, нет ни планов развески, ни описаний, не удалось установить, в каких залах она размещалась. Некоторые вопросы не только не прояснились, но оказались еще более сложными и запутанными. Данная статья, таким образом, – необходимый рабочий этап в изучении как творчества Малевича, так и позднего авангарда в целом.

1 апреля 1929 года Малевич пишет заявление:

Прошу Правление Г. Т. Г. устроить мою выставку с периуда 98 г. [по] 28 г. По количество работ выставка будет устроена из 40 холстов и архитектонных моделей и рисунков[669].

Судя по ошибкам-опискам («периуда», «по количество») и пропущенным словам (Малевич умел писать и правильно, когда в этом была необходимость), записка сделана спешно, вероятно, непосредственно в галерее во время приезда в Москву и, скорее всего, после предварительной устной договоренности. 5 апреля заявление заслушано в Правлении[670], и вскоре художнику был послан официальный ответ: «…выставку Ваших произведений возможно устроить весной текущего года»[671]. Одновременно галерея обращается в Главискусство с просьбой выделить ассигнования на ее организацию[672].

Малевич явно пользуется чьей-то авторитетной поддержкой. Чьей же именно? Попутно – еще один вопрос. В литературе бытует мнение, что Малевич задолго начал готовиться к выставке в Третьяковской галерее, и появление новых картин отчасти объясняется «выставочным импульсом»[673]. Возможно, идея такой выставки действительно жила в сознании художника. Однако момент, когда она начала казаться осуществимой, наступил достаточно неожиданно.