Люди и измы. К истории авангарда

Понятие утопия в применении к советскому искусству давно стало общим местом; начиная с книги А. И. Морозова «Конец утопии» (М., 1995), оно кочует из текста в текст. Обычно его рассматривают как нечто само собой разумеющееся, не нуждающееся в пояснении и конкретизации. Пишут о коммунистической утопии, советской утопии, даже сталинской утопии. Такое расширительное толкование все чаще выглядит непродуктивным, не способствует появлению новых подходов к реальному художественному материалу. По мнению современного исследователя, сегодня «сложно придумать более размытый и неоперациональный термин, чем „советская утопия“»[791]. Проблема состоит в том, что «и само понятие утопии плохо поддается фиксации, будто бы постоянно перерастая вмененные ему смысловые рамки»[792], вследствие чего теоретики предпочитают говорить об «утопическом мышлении», «утопической рецепции» и прочих туманных вещах. Меня в данной работе будет интересовать другое.

Принято думать, что утопия в узком смысле слова – как литературно-философский и отчасти публицистический жанр – не получила развития в изобразительном искусстве, поэтому искусствоведы пользуются «чужим» термином как метафорой, сознавая его условность. Но этот вопрос не так однозначен и требует специального рассмотрения. Разнообразные формы литературных утопий многократно описаны и изучены, чего нельзя сказать о визуальных искусствах. В этой статье я постараюсь показать, что утопия в самом прямом, «классическом» виде присутствовала в русской живописи периода революции (1917–1918) и в значительной мере утратила актуальность в советское время (1920‐е – начало 1930‐х); при этом я буду опираться на положения известной книги философа Карла Мангейма «Идеология и утопия» (1929)[793]. Несмотря на то что в настоящее время некоторые положения этой книги, по-видимому, пересмотрены – в частности, «хилиастическая утопия» Мангейма рассматривается научным сообществом как «крестьянская идиллия»[794], – для поставленной мной задачи классификация немецкого мыслителя подходит как нельзя лучше. Эта задача связана в первую очередь с определением формальных средств, с помощью которых живопись может заявить о себе как об утопическом послании, скрытом за привычной изобразительной (реже – беспредметной) формой. На мой взгляд, таким средством является трактовка пространства, что будет показано на конкретных примерах.

В 2017 году в Третьяковской галерее состоялась выставка «Некто 1917», посвященная столетию Русской революции. Согласно концепции, разработанной мной совместно с Е. В. Воронович, были отобраны наиболее значительные произведения 1917 и отчасти 1918 года – периода, когда революция ожидалась, происходила и стали очевидны ее последствия. В процессе работы со всей отчетливостью выяснилась удивительная особенность: важнейшие события современности – война и революция – не получили в живописи этих лет почти никакого отражения. Хотя с конца 1916 года атмосфера в стране была крайне напряженной, в искусстве царили эпическое спокойствие или лирическая созерцательность, почти совершенно отсутствовали бурная экспрессия¸ трагические сюжеты, суровые и мрачные интонации. Подробно это явление рассматривается в статьях подготовленного к выставке издания[795]. Помимо эстетического эскапизма, характерного для многих крупных мастеров, в ряде случаев можно заметить необычный творческий подход: из элементов реальности художник создает картину мира, которая при внешней убедительности кажется невероятной, почти фантастической, поскольку абсолютно не соответствует происходящему за стенами мастерской, больше того, сознательно противопоставлена актуальной действительности. Это и есть утопия. Конечно, речь не идет о произвольных фантазиях разного рода – ретроспективных, мифологических, символико-эротических и прочих, которых было достаточно в искусстве этих лет. Определяющим признаком принадлежности произведения к утопическому жанру служит его программный характер – оно обращено к людям не с целью развлечь, утешить, украсить жилище, вызвать яркую эмоцию или эстетическое наслаждение; это визуализация представления художника о должном в противовес наблюдаемому в реальности, назидательный образ, наглядное пособие. Философы сходятся во мнении, что утопии возникают в период всеобщего недовольства жизнью и предлагают альтернативный путь ее устроения; в этом смысле революции и утопии неотделимы друг от друга. Можно сказать, что утопии всегда оптимистичны, дают человечеству пример «общества, <…> организованного совершеннее, чем то общество, в котором живет автор»[796].