Люди и измы. К истории авангарда

Много написано об отношении Серова к живописи Сезанна и Матисса. Но возникает еще один вопрос: знал ли Серов картины Пабло Пикассо, работая над портретом Иды Рубинштейн? Вполне мог знать – в коллекции С. И. Щукина они уже были. Историки искусства на этот счет ничего не сообщают. А казалось бы, о Серове уже все известно…

«Картины с картин» Михаила Ларионова [281]

В 1913 году Михаил Ларионов выдвинул теоретическое положение, ставшее важным эстетическим принципом искусства авангарда. Оно известно в двух редакциях:

…копии нет в таком смысле, как это пока понимается. Есть художественное произведение, точкой отправления которому послужила гравюра, картина, природа и т. д.[282];

Мы заявляем, что копии никогда не было, и рекомендуем писать картины с картин, написанных до нашего времени[283].

Повторенный в разных изданиях трижды[284], этот тезис был воспринят в свое время как манифест, взрывающий традиционное понимание творческого процесса, как формула нового отношения к «чужому» искусству, позволяющего свободно распоряжаться любыми визуальными источниками, не заботясь о соблюдении «авторских прав» и на практике осуществляя отрицание художественного «индивидуализма». Именно так понимал это высказывание Ларионова, например, его последователь и младший друг Сергей Романович:

…искусство современное и прошлое делается материалом для творчества наряду с самой жизнью. Все, что вдохновляет живописца, может быть им использовано; разумеется, только в этом смысле копии не существует. <…> Всякий объект, пусть это будет явление жизни или что-либо созданное рукой человека, <…> способен вызвать творческий импульс у художника и может быть принят им как точка отправления для создания своего собственного произведения. Восхищение Делакруа фотографией, Курбе, написавший по фотографии центральную обнаженную фигуру в своей «Мастерской», Сезанн, писавший по картинкам журнала, Утрилло, пользовавшийся открытками и фотографиями, и больше всего Винсент Ван Гог, создавший свои копии с гравюр Милле, Доре, Делакруа и Рембрандта как невиданные новые шедевры, – все они оправдывают этот тезис…[285]

Можно ли, однако, поставить в этот ряд самого Ларионова? Он прибегал к цитатам, стилистическим и иным заимствованиям, но в его наследии трудно отыскать образец «картины с картины», то есть вольную копию или версию «чужого» произведения. Тем не менее такие работы существуют. Три небольшие новеллы в этой статье посвящены трем картинам Ларионова разных лет.

Ларионов и Гоген

В начале 1909 года на выставке «Золотое руно» Ларионов выступил с серией работ, непохожих на его прежнюю живопись. Среди них были такие известные полотна, как «Сквозь сети» и «Закат после дождя» из Третьяковской галереи, «Груши» из Русского музея, «Ресторан на берегу моря», «Головы купальщиц» и «Раковины» из частных собраний, а также работы, которые сегодня трудно идентифицировать по названиям, например «Марина», «Морской берег» или «Этюд».

Яркость цвета, свободный рисунок, экстравагантность приемов заставили говорить о влиянии новейшей французской живописи, показанной годом раньше, в 1908‐м, на первой выставке Салон «Золотого руна». На ней, как известно, преобладали фовисты, чье творчество демонстрировало последнее слово в области колористических исканий. Их влияние на Ларионова отметил, в частности, Игорь Грабарь: «На стену Ларионова смотришь с удовольствием и радуешься, что этот „француз“ не хуже рядом висящих „матиссят“»[286].

Но один из рецензентов выставки 1909 года, характеризуя Ларионова, указывает другой источник: «…талантливый анархист художественной мысли, в то же время, по недоразумению, подражающий Гогену…»[287]

Это замечание, вероятно, так и осталось бы труднообъяснимым, если бы не недавнее появление[288] картины Ларионова, ранее известной только по черно-белой репродукции (она воспроизведена в каталоге выставки Ларионова и Гончаровой в Лондоне 1961 года под названием «Две купальщицы на берегу»). Скорее всего, эта работа фигурировала на выставке 1909 года под названием «Морской берег», а позднее была переименована автором в «Морские камни»[289].

Хотя картина не вызывает сомнений в подлинности, увидев ее, нельзя не почувствовать удивления. Отдельные детали написаны совершенно по-ларионовски – скажем, фигурки купальщиц или ветка в верхней части полотна. Но в целом и композиция, и живописное решение кажутся несколько искусственными, сочиненными, словно художник прикладывает усилия, чтобы преодолеть привычное художественное мышление – точнее, свое натурное видение. Объяснение состоит в том, что «Морской берег» является парафразом картины Поля Гогена «Красный берег» (ее современное название – «Волна», 1888, частное собрание), экспонировавшейся на Салоне «Золотого руна» 1908 года[290] и затем воспроизведенной в журнале «Золотое руно» (1908. № 7–9. С. 55).