К тому времени Пикассо уже готовился сменить оптику. Постоянно стремясь вглубь, он, пользуясь кистью как микроскопом, хотел открыть нам внутреннее устройство вещей, недоступное невооруженному кубизмом взгляду. Поскольку “развоплощенная” вещь теряет сходство с собой, кубизмом воспользовалась армия. Увидав на улицах Парижа машины в камуфляжной окраске, Пикассо признал в них своих. Но мне от этого не легче. По-моему, простить кубизм можно, лишь забыв все, что мы о нем читали. Зритель должен довериться художнику, который развинчивает природу, чтобы добраться до костяка вещи и собрать ее заново. Не потому, что у художника выйдет лучше, а потому, что так можно. Произвол, однако, надоедает первым, и мне нравится, когда реальность, подмигивая и выворачиваясь, дает себя узнать, как это происходит у Пикассо. В его работах всегда сохраняется сходство с моделью: извращенное, но именно поэтому пронзительно точное.
Свидетельство тому – портрет Гертруды Стайн. Она сумела его нагнать, когда постарела на две мировые войны.
28 октября
К Международному Дню анимации
Маленьким я очень любил мультфильмы, особенно зимой, когда сказка жмется к каникулам. В рисованный мир было проще поверить, чем в настоящий, уже потому, что последний мне таким не казался, а первый от меня прятался, но где-то был. Мультфильмы жили утопией, в которой реальность вела себя так, как ей бы всегда следовало. С регулярностью, свойственной соцреализму, добро побеждало зло, но попутно и то и другое парило в прекрасном пространстве, где физические законы никому не писаны. Грация движений без усилий покоряла меня, как линия Бидструпа, полет снежинок и запах мороза. Сказка становилась столь выпуклой, наглядной и бесспорной, что в нее было глупо не верить.
Тогда я еще, разумеется, не знал, что мою версию анимации как тотальной альтернативы разделял Лотман.
– Если оперу и балет, – говорил он, – показывают в одном театре, это еще не значит, что они говорят на одном языке и то же самое. Рисованное кино отличается от игрового, как оживший Медный всадник от стоящего на пьедестале. Удвоение условности открывает заманчивые перспективы перед мультипликацией, если она осознает себя самостоятельным и драгоценным искусством.
По Лотману, оно предназначено для детей в той же степени, как сказки Андерсена и Шварца. И я по-прежнему люблю мультфильмы и смотрю их с детской страстью, которой не мешает опыт взрослого, мягко говоря, зрителя.
29 октября
Ко дню рождения Интернета
Послушный водопровод информации, интернет удешевил знания и разбавил стерилизующей хлоркой голубую кровь эрудиции. Благотворные последствия этого демократического переворота нельзя не признать. Но нельзя и не заметить, что, попав в бинарную пилораму знаний, эрудиция теряет свою благородную природу.
Компьютер умеет размножаться только делением. Рассеянный каталог всех сведений, он напоминает Паганеля, который копил знания, не умея ими пользоваться. Детям капитана Гранта Паганель удобен лишь потому, что он всегда под рукой, но доверять ему опасно, как составленной им же карте, куда он забыл внести Австралию.
Иногда компьютер и впрямь кажется старомодным, словно Жюль Верн. Оба исповедуют конечный, перечисленный мир, который можно разобрать и выучить. Его символ веры – интеллектуальная свалка: неклассифицированная груда разнородных сведений.
Обратного пути, однако, нет. Мы не можем дня прожить без интернета.
И не надо! Но инфляция учености заставляет нас пересмотреть все, что ее составляет. Пусть компьютер владеет униженными доступностью фактами. Эрудиция не должна кормиться крошками с чужого стола. Ее достойны только те знания, что вступают в реакцию с душой, вызывают в ней резонанс и оставляют на лбу морщины.
Никто не знает, откуда берется такая эрудиция, поэтому, отправляясь в свободный поиск, лучше отпустить вожжи, отказываясь сформулировать вопрос на убогом языке, понятном даже компьютеру. Бессистемный розыск позволяет найти и то, чего не искали – попутное, забытое, противоположное. Эрудиция чревата мичуринскими, неузнаваемыми, плодами, когда одно рождает другое, часто – случайно. Такие сюрпризы дороже всего, ибо лучшему в себе мы обязаны неразборчивости в пристрастиях. Особенно – к цитатам. Квант эрудиции, они спят в нас, пока их не призовет к делу творчество.
Мандельштам считал образование искусством быстрых ассоциаций. Этакое глиссандо знаний: тррррррррррррр – бум: “Я список кораблей прочел до середины”.
29 октября
Ко дню рождения Франса де Вааля
Крупнейший специалист по приматам, автор первой монографии о бонобо Франс де Вааль так описывал прославивших его обезьян: “По сравнению с шимпанзе бонобо – что «Конкорд» рядом с «Боингом». Я не хочу обидеть шимпанзе, но у бонобо больше стиля”.