Люди идут по дороге

Ты с утра сам себе варишь кофе и кашу,
Пол метёшь по причине нехватки родни.
Мама с папой твои за границею пашут —
Дипломаты какие-то, что ли, они.

Ты душа факультета, весёлый студент-старшекурсник,

Жизнелюб, хлебосол, славный парень, душевный, простой:
От твоих угощений, от сладостей всяческих вкусных
Все девчата твои позитивный имеют настрой!

Ты друзей и подруг собирал у себя каждый вечер —

Много было их разных, и в каждом надежда жила,
Что всегда здесь нальют, и что праздник у них будет вечен,
И что хватит на всех в этом мире любви и тепла.

Ты такую гульбу на родительской даче

Развернул посреди родового гнезда,
Что про эти дела весь посёлок судачит:
«Это ж сколько он баб-то привозит сюда!»

Ты включал иногда олигарха, наследного принца,

Девок мыслями в звёздную даль, в царство грёз уносил,
И дурёха одна из каких-то дремучих провинций
Полюбила тебя до потери сознанья и сил.

Быстро дело пошло^́

: холоднее, чем зимняя стужа,Как бы так, она с виду была, но махнула сто грамм
И с утра, в твоих жарких объятьях себя обнаружив,
Заявила: «Я жизнь за тебя, если надо, отдам!»

Ты фруктовый коктейль отхлебнул из бокала —

Весь красавец такой королевских кровей,
И в рассветных лучах за окошком сверкала
Голубая роса на зелёной траве.

«Я тебе позвоню, — ты сказал, — а пока будь здорова!

Плотный график. Прости. То да сё, кутерьма, столько дел!»
И с портрета, со стенки придурок какой-то суровый —
То ли граф, то ли князь на тебя с укоризной глядел, —

Мол, вести сбя с дамой по-честному — это святое,

Как так можно, братишка? И ты ему тихо сказал:
«Если б ты столько бабок на «Сотбисе», сука, не стоил,
Я б в утиль тебя сдал, чтоб зазря тут не пялил глаза!»

Всё она наконец поняла, та дурёха,

И к калитке пошла, обронив на ходу:
«Если вдруг тебе станет особенно плохо,
Ты меня позови. Я на помощь приду».

Ты продолжил гульбу. Чтоб изжить тошноту и изжогу,

Виски лучших сортов постоянно держал под рукой —
Ты сидел у окна и потягивал их понемногу
И смотреться любил в зеркала: типа, вот я какой!

Полированный стол и стеклянные створки серванта —

Тоже вроде зеркал, ты и там тыщу раз отражён,
Молод, весел, кудряв, и ума в самый раз, и таланта,
И плечист, и красив, майку снять — так вообще Аполлон!

Ты запомнил её, недотёпу смешную —

Ветер мял лопухи, где-то поезд свистел;
Как кузнечики, капли дождя врассыпную
По крылечку скакали. Ты вслед ей смотрел.

Дождь три дня колотил по кустам, по раскидистой липе,

Под которой ты рос пацаном. И случилось оно —
Чтоб душою развеяться, ночью на папином «Джипе»
Ты каких-то дурищ длинногих повёз в казино.

И здоровый КАМАЗ на пути, как гранитная глыба,

Как скала перед вами возник, так уж карты легли.
Дальше — тьма, чернота. Тем ребятам со «Скорой» спасибо,
Что без признаков жизни в больницу тебя привезли.

Откачали. Очнулся. Два месяца в гипсе.

Вроде жив. «Поправляйся, — сказали, — пошёл!»
Ты смирился с судьбой, ты скукожился, свыкся —
Что теперь твой удел и суров и тяжёл.

Ты на даче в беседке, за чаем тихонечко сидя,

Получил от папаши звонок: «Будь морально готов!
Намудрил — отвечай! Никаких тебя больше субсидий!
Хрен тебе, а не виски элитных заморских сортов!»

И дружки твои все, с кем ты пил, как-то враз рассосались,

И девчата, что раньше во всю свою резвую прыть
Отжигали по полной вот здесь вот — с тобою расстались:
«Если праздника нет, то о чём нам тогда говорить?

Это раньше ты был космонавт, небожитель,

А теперь ты в другой, так сказать, полосе!»
Ты кричать был готов: «Эй, вы, девки, скажите,
Почему вы такие циничные все?

Где у вас доброта? Растворилась в безудержной злобе!

Где любовь к человеку? Просыпалась, как в решето!
Значит, если я в роскоши плавать уже не способен,
Как в реке крокодил, то и в жизни я больше никто?»

И казалось тебе, на портрете неведомой кисти

Важный граф тебе жезлом своим золочёным грозит:
Мол, ты сам-то кому что́ отдал, не имея корысти,
Без расчётов там разных? А ну, отвечай, паразит!

Ты дурёхе своей аж до боли, до крика

Всё хотел позвонить: приходи! помоги!
Только ты её номер куда-то заныкал
И пока вспоминал, изломал все мозги.

И о том, что с тобою стряслось, невесёлые вести

Ей сорока в её глухомань принесла на хвосте,
Что уже ты не принц, что в тоске, как в трухе нынче весь ты,
И не в жарких страстях, а в печали погряз, в пустоте.

И она в Подмосковье твоё наудачу рванула.

Вот и станция. Сосны. Автобус. Знакомый маршрут.
Впрочем, нечего ждать, прочь от дыма, и лязга, и гула!
Тут пешком через лес от перрона — пятнадцать минут.

«Ты очнёшься!» — шептала она всё упрямей

И по узкой тропе, как по лезвию, шла,
И венок из цветов, что росли под ногами,
Непонятно зачем по дороге сплела.

Вот уже и твой дом. Нет звонка, отключён. Что за мода?

Это ты так решил. Ты жестоко обижен на баб,
Что когда тебе дали костыль, пусть всего на полгода,
И на лбу твоём шрам, ты для них лишь прошедший этап.

Но калитка открыта — и вот уж она осторожно

Заглянула, вошла: «Постучу, подожду, и назад —
Десять, двадцать минут, полчаса, ну, а что, сколько можно?
Если он не откроет, то всё, значит, он мне не рад».

И шептала она «Ну, почувствуй же, выйди!»

Ты с бокалом скучал у камина, в тепле.
Ты не видел её. Ты не мог её видеть.
Ты смотрел на своё отраженье в стекле.

Истекли полчаса. Ты её у порога не встретил.

Всё, конец. Нет её. Ну, а ты, сам себе командир,
Что сошлись твои звёзды сейчас вот и здесь — не заметил, —
За поллитрою пива ворчал, как жесток этот мир.

И туман всю округу накрыл покрывалом пушистым,

И она свой венок на крыльцо, как спасательный круг,
Положила тебе: «Ну, плыви же, ты, чёрт, ну, держись ты!»
И вдали где-то замер вагонных колёс перестук.

Что потом? Ничего. Тяжело и угрюмо

Стены давят тебя, как стальные тиски.
Вот она, твоя жизнь — ни веселья, ни шума, —
Одиночества омут, трясина тоски.

И часы тебе бьют: «Где тут жизнь, может, разве во сне лишь?

Душу режет и рвёт на куски этот дьявольский звук, —
Спета песня твоя, если ты разглядеть не умеешь
Даже пусть из цветов полевых свой спасательный круг».

Ты картину с тем графом покрепче к стене присобачить

Захотел, но не стал — вроде вновь он беззвучно орёт:
«Если нет ничего за душой, кроме папиной дачи,
То и круг никакой эту душу уже не спасёт!»

Ты укрыт от ненастья под каменной крышей.

Ты с бокалом в закатной сидишь полумгле.
«Просыпайся! Очнись!» — бьют часы. Ты не слышишь.
Ты глядишь на своё отраженье в стекле…

2018