Люди идут по дороге

Родная окраина, Богом забытый угол,
Костёр за рекой, по-над берегом синий дым.
Мы снова с отцом в тишине друг напротив друга,
Мы в летнем кафе под высокой сосной сидим.

Он за час на ветру продрог.

Нам у стойки рисуют счёт.
«Не спеши, — он сказал, — сынок,
Подожди, посидим ещё».

Это кстати как раз. Всё злей

Мой по жизни безумный бег.
…Он уйдет через восемь дней
Навсегда, насовсем, навек.

Вечерний сквозняк лупит влёт по сосновым шишкам.

«За мать, наливай, — мне, как водится, подан знак, —
Эх, жили же мы! Может, строгими были слишком,
Какие уж есть. Ты прости, если что не так».

Ну, чего ты опять, отец?

Вы сто лет за меня горой,
Да от ваших родных сердец
Стук стоит, барабанный бой!

И под эту лихую дробь

Мне — хоть в гору, хоть вглубь, на дно.
От крутых и опасных троп
Лишь веселье во мне одно!

Стемнело. Стихи бормочу, у меня их прорва.

Фонарь почему-то вдали на углу погас.
«Ну, ты и даёшь! Эх, сынок, вот бы было здорово,
Чтоб ты сочинил что-нибудь про своих, про нас!

Чтобы всех этот мир узнал —

Мать, соседей, родню, друзей!»
…Он мне руку тихонько сжал.
Он уйдет через восемь дней.

А пока о житье былом

Он ведёт не спеша рассказ.
Мы за круглым сидим столом.
Если б знать, что в последний раз…

…Матёрый, здоровый волчище я — битый, тёртый,

В делах день и ночь от сосны той верчусь вдали.
Я денег занёс, чтоб её не спилили к чёрту.
Спилили. А после ещё и кафе снесли.

Что стесняться? Скажу, как есть:

Бог мне в пальцы перо вложил,
Чтоб тащил до конца свой крест,
Чтоб писал, не жалея сил.

Время тает, как снег. Спешу.

И про всех, кто меня любил,
Кто был рядом со мной, пишу —
День и ночь, не жалея сил…

2016

«Он вошёл — живот вперёд…»