Люди на болоте. Дыхание грозы

- Человек - мошка и властелин, это правда, - подхватил Алеша.

Миканор сказал:

- Если он один, как колосок, забытый в поле, он, конечно, - не секрет -

все равно что мошка или козявка. А если этих мошек полк соберется или

дивизия, то эта мошка или козявка свет перевернуть может...

- Так то дивизия, а то - мужики, - подумал вслух Хоня.

- Пусть себе и мужики. Если сорганизоваться всем, дружно взяться, будет

все равно что дивизия. Что хочешь одолеет.

- Дружно взяться! Где ж это было видано, чтоб вся деревня дружно

что-нибудь делала?

- Тут кто в лес, а кто по дрова! - как бы пожалел Хоня. Мужики

поддержали его, согласно закивали головами.

Когда все умолкли, продолжая дымить цигарками, Чернушка промолвил

раздумчиво:

- Да оно, сказать, - тут и так, грец его, силы не хватает.

Хоть бы с тем, что в хозяйстве, управиться.

- У других не меньше, чем у нас, забот, - будто не споря, а также

рассуждая, с уважением к старшим, сказал Миканор. - А вот же делают и

другое, себе к добру!.. - Миканор достал из угла газету, развернул. - Вот

пишут: болото осушили - луг сделали.

- Далеко это?

- Да не сказать, чтоб очень: верст пятнадцать, может, за Наровлей. Там

близко наши лагеря стояли, так я, можно сказать, знаю те места. Все такое,

как и у нас. А разве у нас плохие луга можно было бы за Теремоским лесом

сделать?

- Можно-то можно, да вот попробуй... - сказал Хоня.

- Все равно, будто не знаешь наших! - поучительно вставил Грибок.

- Миканорко, не говори чего не следует! - ласково, но твердо сказала и

мать. - Пустое все!

- Почему это пустое? - загорячился Миканор. - Другие ж делают, а мы что

- хуже всех?

Неизвестно, как пошел бы разговор дальше, если бы Чернушка, больше

всего не любивший споров, неожиданно не пошутил:

- Женить тебя, Миканор, видно, грец его, надо!..

Хоня весело подхватил:

- Уж и женить сразу! Дайте хлопцу пока хоть на девок посмотреть,

погулять!

- Охоту согнать! - поддержал Алеша.

Хоня проворно, не теряя удобного момента, позвал Миканора на улицу -

посмотреть, что делается на вечерках, и, возможно, Миканор охотно пошел бы

с ним, если бы Даметиха не возразила:

- Негоже это ему, Харитонко! Тут гости, а он - шасть из хаты, будто они

не по душе... Пусть в другой раз! - Она, будто ожидая поддержки, взглянула

на сына.

Миканор дружески кивнул хлопцам:

- Видно, уж в другой раз посмотрим...

- В другой так в другой! - Хоня встал, сдвинул на затылок шапку,

подмигнул приятелям: - А мы - повалим!

Чтоб девок наших не расхватали!

- Да чтоб не повысохли с тоски без нас! - добавил Алеша.

Когда все трое вышли, в хате умолкли, - казалось, слушали оживленный

разговор сначала со двора, потом с улицы.

После того как голоса утихли, Даметиха громко вздохнула, заговорила с

печалью и восхищением:

- Вот хлопец! - Хоть она не назвала имени Хони, все поняли, кем

восторгается и о ком печалится Даметиха. - Это же надо - беда какая! Матка

- как дерево срубленное, с постели не встает, детей - целое стадо на его

руках, накорми всех, присмотри!..

- И за батька и за матку один - это правда, грец его!

- А вот вроде и не печалится. Вроде и горя мало!

- Не показывает! В себе, следовательно, прячет!..

Снова помолчали. Потом разговор пошел о том, что теперь особенно

беспокоило каждого, - о маслаковцах.

- Откуда они, грец его, повылазили! Повсюду, говорят, тихо стало, а тут

- как змеи, шипят и шипят...

- Болото, известно, - отозвался Даметик. - Всякому гаду в болоте - рай!

Может и сами того не замечая, они говорили теперь тише, будто

остерегались, как бы не услышал тот, кому не следует.

Грибок слова не выжал из себя, сидел неспокойно, невольно прислушивался

к звукам на улице, на которой где-то озоровала, гомонила молодежь.

Василь тоже молчал, как только заговорили про Маслюка, ждал, что не

обойдут его, упрекнут. Приготовился, чтобы отрезать, как надлежит, если

кто-нибудь зацепит его.

- Из-за границы перебрасывают, из Польши. - Рудой поведал как тайну: -

Так сказать, агентура.

- Вроде балаховцы всякие...

- Балаховцы или не балаховцы, а вот же, грец его, и через границу

прошиваются. Мало того- - еще и тут компанию находят!

- И у нас вот с кем-то снюхались...

- Снюхались...

Дымили цигарками, думали о чем-то своем, но разговора о Маслаке уже не

вели: не по душе был разговор этот, рискован, лучше язык за зубами

придержать. Ожили, загомонили наперебой, когда пошли воспоминания,

суждения про войну, про воинскую службу...

Расходились поздним вечером. Тихий, мягкий снег щекотал щеки, налипал

на шапки, кожухи и свитки, казалось, спешил выбелить все. Не только

приболотье - огороды за хлевами были прикрыты эаметью.

- Вроде зима уже, - заметил Хадоськин отец.

- Зима! Только грязи лишней, грец его, нагонит!..

- По предсказанью - таять не должно... - донеслось до Миканора и Василя

уже с улицы.

Миканор стоял на крыльце в расстегнутой гимнастерке.

Подав Василю руку, вспомнил весело:

- Думал я, что ты сказал у колодца Лучше, мол, быть волком, чем овцой.

А по-моему - так лучше быть человеком.

Только, конечно, - Миканор засмеялся, - человеком с зубами!

Василь промолчал. Но, уже лежа на полатях, вспомнил слова Миканора,