Преподаватель Бомбейского колледжа доктор медицины Джон Сюрвайер не придает сколько-нибудь серьезного значения техническим изобретениям. Куда важнее, чем человечество болеет, во что верит и кем управляется. Эпидемия, которая терзает ныне Бомбей и угрожает Европе, точно так же бесчинствовала в Англии и Франции шестнадцатого столетия. И так же, как сегодня, врачи не имели средств, чтобы помочь зараженным. Нет, нет, в области духа, медицины и социальных достижений люди (Сюрвайер свято убежден в этом) не способны изобрести ничего нового по сравнению с тем, что еще триста лет назад было известно его любимым авторам: французу Мишелю Монтеню и англичанину Френсису Бэкону. Многотомные сочинения обоих философов в добротных переплетах занимают в доме доктора Сюрвайера почетное место на письменном столе, а за обеденным столом по любому поводу цитируются их бессмертные мысли. Вот уже четыре месяца главным слушателем хозяина дома является его постоянный гость мистер Хавкин.
Они познакомились в тот же день, как Хавкин прибыл в Бомбей. Микробиолог осваивал новое помещение, когда они пришли туда в качестве официальных лиц: мистер Девис - директор колледжа и доктор Сюрвайер, заместитель по научным проблемам. Слуги вносили лабораторную посуду, мебель, клетки с подопытными животными. Руководитель лаборатории, очень моложавый, довольно красивый господин, без сюртука, в расстегнутой рубашке, энергично распоряжался, что куда ставить, двигал мебель, просматривал на свет каждую колбу.
- А где вы сами намерены поселиться, сэр? - спросил Сюрвайер, видя, что день клонится к вечеру, а Хавкин совсем не занимается устройством собственного жилья.
- Рядом, - последовал ответ. - Там уже поставлена мебель.
Врач с любопытством заглянул в комнату, которую бактериолог Индийского правительства избрал для своего обитания. В пустое помещение слуги втащили только что купленную кровать, принесли из классных помещений колледжа стол и несколько стульев. Голые стены, голые, без занавесей, окна, дощатый крашеный пол без единой циновки. Только над кроватью прибит ковер, один из тех дешевых фабричной работы ковров, которые продаются на любом углу. Самый скромный писец в Бомбее не согласился бы жить в столь убогой обстановке. Они с мистером Девисом почувствовали себя оскорбленными. В Европе каждый может жить, как ему заблагорассудится. Но здесь не Европа. И никто из приезжих не должен подавать местным дурных примеров: чиновник британской администрации, чем бы он ни занимался,
- Мне здесь вполне удобно, сэр. Благодарю вас, - нетерпеливо прервал Хавкин.
Коттеджем можно будет заняться и потом. Нетерпение его относилось не столько к доктору Сюрвайеру, сколько к особенно упорному гвоздю, который никак не удавалось извлечь из ящика с микроскопом. В такую минуту, естественно, не очень-то хочется поддерживать вежливые, но бесплодные разговоры.
В общем, он вовсе не враг трехкомнатных коттеджей с садом. Но сейчас его несравненно больше интересовало, как за три дня оборудовать лабораторию и начать опыты. Этот срок Хавкин назначил себе сам. Он должен доказать завистливым глупцам из Калькутты, надменно попрекающим его за глаза небританским происхождением, что кое на что он все-таки годен.
Доктору Сюрвайеру оставалось лишь пожать плечами.
За те двадцать лет, что он прожил в Бомбее, ни один сотрудник колледжа не начинал свое пребывание на новом месте таким странным образом. Вместо того чтобы заняться наймом прислуги и квартиры, побеспокоиться об экипаже (ни один европеец не ходит по Бомбею пешком) и осведомиться о нравах и обычаях местного общества, приезжий, как простой кули, открывает ящики с лабораторным оборудованием и, того гляди, возьмется за метлу и совок. Впрочем, доктор Сюрвайер, любивший во всем порядок, вскоре отыскал для мистера Хав-кина надлежащее место в строгом и стройном мире своих общественных представлений. Чудак! Ну да, просто один из тех чудаковатых субъектов, которые с незапамятных времен стремятся облагодетельствовать человечество плодами своих открытий. Ну что ж, это не худшая из людских категорий. Чудаки и прожектеры, как правило, безобидны и даже милы в своей увлеченности. Они не стремятся обскакать вас на служебной лестнице или подставить ножку при получении наград. А этот к тому же, очевидно, скромен и работящ. Лондонское правительство субсидирует его идею; тем лучше, значит, к тому же он лоялен и имеет покровителей в высших сферах. Без протекции никто бы и шиллинга не дал за самые очаровательные открытия. Конечно, по-своему он тщеславен. Ибо что же, как не тщеславие, могло погнать молодого человека из Лондона и Парижа в Индию? Ну что ж, в этом тоже есть резон: Бэкон, например, считал, что ученая слава летит медленнее, если ей не хватает двух-трех павлиньих перьев.