Люди среди людей

Подобные размышления в конце концов привели скептически настроенного доктора к желанию подружиться с молодым энтузиастом. Чиновный и торговый Бомбей не очень-то богат интеллигентной публикой. К тому же доктор и его сослуживцы уже изрядно прискучили друг другу. Так возникла благая мысль пригласить бактериолога завтракать и обедать в доме Сюрвайеров, благо особняк их примыкал непосредственно к зданию колледжа. Предложение это избавляло мистера Хавкина от лишних хлопот, а доктору Сюрвайеру обеспечивало деликатного и просвещенного слушателя касательно взглядов Монтеня и Бэкона на политику и науку.

…«Кофе должен быть горяч, как ад, черен, как дьявол, чист, как ангел, и сладок, как любовь». Повар доктора Сюрвайера, очевидно, помнил это изречение не хуже своего хозяина. Вдобавок он умел придавать напитку удивительный аромат, а утренние тосты выходили из его рук маслянистыми, с нежно хрустящей янтарной корочкой.

- Вам еще, мистер Хавкин?

Маленькие ручки Мэри, дочери старого доктора, наполняют его чашку раньше, чем он успевает ответить. Она подает кофе с дружелюбной и одновременно победной улыбкой. С этой улыбкой мисс Мэри делает все: отдает распоряжения по дому, разговаривает с гостями, разносит лекарства госпитальным больным. Наверно, так улыбается она и во сне.

- Попробуйте это печенье…

Серьезные разговоры за утренним кофе вести не полагается. Хозяин дома считает, что утром человек должен обдумывать предстоящий день. Интересно знать, что обдумывает в это время он сам? Хотя доктор считается руководителем научной части колледжа, никакой наукой ни он, ни его коллеги никогда не занимались. Курс анатомии, который он читает в колледже, тоже не претерпел за двадцать лет никаких перемен. Не изменяются с годами ни время, отведенное для гольфа, ни час покера, ни ритуальная прогулка в экипаже по берегу моря, где с пяти до пяти сорока пяти вечера бомбейская публика слушает военный оркестр, неизменно завершаемый британским гимном.

Типичная для бомбейского чиновника, строго размеренная, заполненная обязательными пустяками жизнь кажется Хавкину чуточку смешной. И все-таки ему мил этот дом. Может быть, потому, что сам он никогда не имел своего. Переезд в коттедж из трех комнат так и не состоялся. Некогда. Опыты отнимают все время. Доктор Сюрвайер и мистер Девис сначала напоминали ему об этом, но потом, кажется, смирились. Зато уже в середине декабря он смог продемонстрировать им первую удачу: крыс, которых вакцина полностью предохранила от чумы. Кажется, в этот день доктор Сюрвайер и его шеф уверовали, наконец, в силу препарата. Во всяком случае, вернувшись к вопросу о квартире, они заговорили о ней в том смысле, что такой ученый, как мистер Хавкин, уже не имеет права обходиться плохонькой комнатушкой. Ну что ж, в их устах это, пожалуй, прозвучало как похвала его исследованиям. Но сегодня он покажет им кое-что поинтереснее. Сегодня желтоватая жидкость из стеклянных колб с пепельным осадком на дне должна доказать, что она - лекарство не только для крыс. Сам-то он давно в этом убежден. Надо только выяснить, в каких дозах препарат ядовит для человека. Вопрос о дозах - немаловажная проблема. Тому, кто предлагает лекарство, прежде всего надо быть уверенным, что оно не вредит. Слава богу, сегодня к вечеру с этим будет тоже покончено. Покончено… Кто только знает как?…

Но что бы ни случилось, он привязался к этому дому и к его хозяевам. Философы XVI - XVII веков воспитали в старом враче терпимость к мнениям инакомыслящих. Он, например, уважает эксперимент и понимает: не всякий опыт можно бросить на полдороге. Благодаря этому Хавкину прощаются постоянные опоздания к столу. Независимость представлена и семнадцатилетней Мэри. Сюрвайер (опять-таки, видимо, у своих философов) вычитал, что запреты и насилие не приносят родителям желаемого результата, и не противится капризам дочери.

- Налей мне еще, Мэри.

- Пожалуйста, папа. Сахара побольше?

Сюрвайер отложил бомбейскую газету. Запрет вести серьезные разговоры не распространяется на газетные новости. Но сегодняшний номер не содержит ничего интересного. Значительно более серьезного размышления требуют личные дела доктора. Да, он не противится капризам дочери. Но, кажется, его доброта вовсе не идет девочке впрок. Иначе как объяснить ее решение стать медицинской сестрой? Чумной госпиталь Джамшеджи Джиджибхай, правда, предназначен не для темнокожих, а только для парсов. Эти огнепоклонники, во всем подражающие европейцам, более или менее чистоплотны. Но кто все-таки подал ребенку странный пример? И откуда вообще проникают в дом эти тлетворные и рискованные мысли?

- Я палью вам еще чашечку, мистер Хавкин. Вы разрешите?