Люди среди людей

Малыш снова взялся за собственную ногу. Нести его сейчас в лабораторию? Бессмысленно. Кто там будет с ним заниматься? Обратиться к людям? Но к кому? Кроме нескольких суховатых преподавателей колледжа и губернаторских чиновников, он почти никого в городе не знает. Еще недавно полная свежести и покоя улица лежала теперь перед ним каменной пустыней. Даже полисмен, считая свой долг выполненным, зашагал дальше. Может быть, Мэри?

Хавкин почти бегом вернулся на крыльцо. Распахнул дверь и, не ожидая, пока о нем доложат хозяевам, на правах друга дома сам взбежал на второй этаж. Постучал в комнату Мэри. Никого. Наверно, она вышла в гостиную или столовую. Хавкин спустился, когда из-за дверей докторского кабинета раздался требовательный голос хозяина:

- Кто там? Пришлось назвать себя.

- Вы вернулись? - удивился Сюрвайер. - Заходите. Что-нибудь случилось?

- Да, меня взволновал… - Хавкин запнулся.

В темноватом кабинете доктора медицины Джона Леббока Сюрвайера, уставленном глубокими кожаными креслами и старомодной, черного дерева мебелью, - в кабинете, где запахи трубочного табака и кофе начисто вытравили какие бы то ни было иные запахи мира, а свет индийского летнего утра, проходя сквозь наполовину зашторенное окно, казался сумрачным и пыльным, - в этом кабинете всякий разговор о человеческих чувствах выглядел в лучшем случае неуместным.

- Так что же случилось? - переспросил Сюрвайер. Он стоял у конторки, держа в одной руке перо, а в другой пачку каких-то разноцветных бумажек; очевидно, проверял счета.

- На улице у ваших дверей лежит ребенок, - выдавил наконец Хавкин. - Я подумал, что, может быть, мисс Мэри знает людей, которые захотели бы…

- Ах вот что… - протянул врач, будто речь шла о чем-то привычном и совсем не важном. - Подкидыш. И вы из-за него до сих пор не можете добраться до своей лаборатории? - Сюрвайер задумался.

Молчание длилось долго. Хавкин уже решил уйти, когда старик наконец заговорил. С ним произошла за это время какая-то странная метаморфоза. Он оставил на конторке счета, положил перо и, подойдя к собеседнику, мягко взял его за плечи.

- Вам очень жаль этого младенца? - спросил он тихо. Хавкин даже растерялся: такого вопроса он не ожидал. Сюрвайер покачал головой.

- Понимаю, понимаю;… Так вот, - доктор продолжал придерживать его за плечи, - наш дом считает вас своим другом, мистер Хавкин. Как друг прошу вас: идите в лабораторию и делайте все, что нужно для успеха вашей вакцины. И не беспокойтесь о ребенке. Я сейчас же пошлю человека подобрать найденыша.

Со стариком явно что-то произошло. Откуда вдруг этот не присущий ему тон, этот проникновенный голос?

- Поскольку речь идет о расходах, доктор, я готов… Но Сюрвайер снова перебил его:

- Как можете вы сегодня так расходовать свое время? Верьте мне, - он подчеркнуто повторил два последних слова, - верьте мне: судьба ребенка отныне в надежных руках. Вы довольны?

Сбегая по лестнице, Хавкин встретил домоправителя Джозефа. Тот торопливо поднимался, вызванный, очевидно, звонком хозяина. Малыш под платаном спал. Чьи-то руки заботливо, хотя и не очень умело, закутали его в тряпку. Рядом появилась бутылка с водой. Рослый блюститель порядка все в той же позе стоял теперь на противоположной стороне улицы. Хавкин как единомышленнику помахал ему рукой.

- Приглядите за ребенком, полисмен. Сейчас за ним придут.

- Надеюсь, из хорошего дома, сэр?

- Из хорошего ли?… Ну конечно!

Лицо полисмена расплылось в улыбке. Впервые за весь разговор он извлек руки из-за спины и совсем не по уставу сложил их лодочкой перед грудью. Так делает каждый правоверный индиец, когда желает выразить признательность другому правоверному.

- Идите спокойно, сэр. Я присмотрю за малышом. Бог не забудет доброго дела, сэр.

Разрисованная белыми и черными полосами дубинка плавно покачивалась у него на запястье.