«Люди в верности надежные…». Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)

В 1937 г. было сфабриковано дело о «заговоре руководителей ЦДУМ» и около тридцати человек подверглись аресту. Тарджеманова и других мусульманских религиозных деятелей обвинили в намерении закрыть ЦДУМ, чтобы спровоцировать недовольство советской властью среди верующих[442]. Иными словами, мусульманскому духовенству в светском (в рассматриваемый период – атеистическом) государстве инкриминировалась даже не попытка, а лишь постановка вопроса о прекращении деятельности религиозного объединения! Того самого ЦДУМ, ликвидировать и расколоть которое советские и партийные органы власти с помощью политической полиции пытались все 1920‐е гг. При этом особый цинизм обвинения состоял в том, что стремление руководства ЦДУМ объединить под своей юрисдикцией общины в Казахстане и других регионах рассматривалось как доказательство панисламистской деятельности мусульманского духовенства[443]. Москва таким образом посылала мусульманам сигнал, что заинтересована в существовании муфтията, но не активного, а в виде «спящей фирмы»[444]. Поэтому Расулев, который готов был сохранить ЦДУМ как декоративное учреждение под контролем властей, был практически идеальным кандидатом на должность муфтия[445].

В истории русского православия термин «сергианство» означает «готовность к неограниченным компромиссам с безбожной властью ради сохранения церковных структур»[446]. Идея сохранения церкви служила для митрополита Сергия и его сторонников оправданием компромисса с политическим режимом в стране. Те, кто не принимал декларацию 1927 г., главным тезисом которой была верность советской власти, немедленно подверглись репрессиям. Расулев не делал никаких прямолинейных заявлений, но его желание сохранить муфтият, пусть и как ширму, вполне отвечало интересам партийного руководства страны в середине 1930‐х гг.

Те, кто не принимал союза церкви с атеистическим государством, ушли в так называемую катакомбную церковь. Те, кто не разделял точку зрения Расулева, пополнили ряды неофициальных («бродячих»[447]) мулл или полностью прекратили религиозную деятельность. В годы Большого террора (1937–1938) репрессиям подверглись в том числе и лояльные советской власти служители культа[448]. Кульминационным в отношении мусульманских религиозных деятелей стало дело «Цепь Корана» (1940). Фигурантами по нему проходили служители культа и верующие из Казахстана, Средней Азии и РСФСР (всего 237 человек)[449]. Итогом этого дела стало то, что была репрессирована значительная часть мусульманских религиозных деятелей, уцелевших в годы Большого террора.

«Расулианство» же стало кредо ЦДУМ и других советских муфтиятов, учрежденных в середине 1940‐х гг.[450]

Религиозная «оттепель» середины 1940‐х гг

В 1943 г. в вероисповедной политике руководства Советского Союза произошли заметные изменения. Они проявились, в частности, в ослаблении репрессий против служителей культа и верующих[451], открытии церквей и молитвенных зданий признанных государством религиозных объединений[452]. Среди причин, повлиявших на изменение отношения партийных вождей, и прежде всего И. В. Сталина, к религиозной сфере, исследователи в первую очередь называют следующие: намерение продемонстрировать союзникам по антигитлеровской коалиции наличие свободы совести в СССР[453]; стремление создать в Москве Вселенский центр православия («Московский Ватикан»)[454]; патриотическую позицию, занятую служителями культа и верующими в годы Великой Отечественной войны[455], и т. д.

8 сентября 1943 г. в Москве начал работу Архиерейский собор Русской православной церкви, на котором патриархом Московским и всея Руси был избран митрополит Сергий (Страгородский). Для «осуществления связи между Правительством СССР и патриархом Московским и всея Руси по вопросам Русской православной церкви, требующим рассмотрения Правительства СССР» был учрежден специальный орган при Совете народных комиссаров СССР – Совет по делам Русской православной церкви (СДРПЦ)[456].

28 ноября 1943 г. вышло постановление СНК СССР «О порядке открытия церквей» с грифом «Не для печати», которое вносило некоторые изменения в процедуру открытия культовых зданий. Районные и городские Советы депутатов трудящихся должны были направлять заявления верующих об открытии церкви или молельни уполномоченному СДРПЦ в соответствующем регионе. При рассмотрении заявления принималось во внимание мнение религиозного центра (в случае с мусульманскими общинами – ЦДУМ и других появившихся в 1943–1944 гг. муфтиятов). Затем от уполномоченного заявление поступало в СНК областей, краев, союзных и автономных республик. В случае позитивного решения соответствующий документ отправлялся в Москву – в СДРПЦ или Совет по делам религиозных культов (СДРК), созданный в 1944 г.