Людмила

Я отошел на середину холла к столику с вчерашними газетами и пепельницей и закурил.

— Молодой человек, у нас не курят, — крикнул мне оттуда этот нахал.

Я не стал с ним разговаривать, стоял, курил. Он тоже больше не стал приставать, занялся каким-то своим делом. Я докурил, погасил окурок в пепельнице. Взял чемодан, демонстративно поставил его посреди холла и вышел во двор. Посередине двора, в шезлонге по-прежнему грелся на солнышке старичок. Разноцветная бабочка, порхнув мимо моего лица, затрепетала над штабелем сухих бревен, наваленных у цоколя решетки. Из-за дома, со стороны холма послышалась рок-музыка, чьи-то голоса. Я прошелся по двору, без всяких чувств рассматривая этот миниатюрный замок: здание начала века, с нависшими эркерами-башенками, с резными флюгерами на них — обыкновенный для этих мест особняк. Женщина лет тридцати вошла в ворота, быстро прошла по двору и, поднявшись по ступенькам на террасу, скрылась в подъезде. Я подумал, что это, наверное, и есть администратор, но еще немного подождал, прежде чем войти.

Обстановка в холле немного изменилась. Женщина встретила меня очаровательной улыбкой, правда, зубы у нее были слишком крупные и неровные. Я не ответил на ее улыбку.

— Кто этот хамоватый малый? — спросил я, кивнув на крашенного блондина.

— Извините, Зигфрид не разобрался, — продолжала улыбаться администраторша.

— Хорошо, — сказал я. — Давайте, оформим, что надо, и я займу свой номер.

— Если бы вы были так любезны, — сказала женщина, — и согласились на другой...

— Нет, — сказал я.

— Я могла бы дать вам отдельный.

Это было соблазнительно, но я не согласился. Хамство этого типа сделало меня несговорчивым.

— Давайте мне все-таки двухместный, раз мне одному оплачивают именно такой, а дальше посмотрим. Может, и уживемся с соседом.

Крашеный встал, открыл дверцу барьера, и, поднявшись по лестнице, исчез на галерее. Я подал женщине документы. Она удивленно подняла брови.

— Так что же вы раньше не сказали? Я бы вас сразу оформила, — снова заулыбалась она.

— Я же давал этому типу командировочное удостоверение.

— Он не знает, — сказала она.

После этого она быстро все оформила и выдала мне ключ.

Я взял чемодан и поднялся на галерею. Прошел по ковровой дорожке до конца коридора и оказался в небольшой рекреации, откуда крутая лестница вела на третий этаж. Дверь своего номера я увидел еще снизу — собственно, она одна там и была, — площадка перед дверью освещалась небольшим стрельчатым окном, нижняя часть рамы которого была сейчас открыта. Я поставил чемодан, подошел к окну, присел на подоконник высунулся наружу. Прямо от цоколя дома поднимался крутой склон, густо заросший кустами акации и кизила и еще какими-то кустами. Тень от дома сейчас должна была падать на него, но ее очертания терялись в густом кустарнике, просто верхняя видимая мне часть склона была освещена ярче.

Я открыл ключом дверь в светелку и осмотрелся: на полу, застланном ковром, стояли одна напротив другой две оттоманки с валиками и подушками, рядом — одинаковые тумбочки. Стол у окна, на столе — графин, пожелтевший от минеральной воды, два стакана, большая стеклянная пепельница, толстый литературный журнал. Еще пузатая бутылка из-под болгарского коньяка. На горлышко живописными потеками наплыл огарок свечи. Вероятно, причуда моего соседа. На стуле, рядом со столом, стоял черный, кожаный атташе-кейс. Все обычно, стандартно, но достаточно прилично. По правой стене комнаты дверцы встроенного шкафа и еще одна дверь, наверное, в туалет.

Я подошел к окну, открыл его, поглядел во двор. Старичок в шезлонге переменил позу, пошевелил голубоватыми ножками и снова принялся за газеты. Посмотрел на него, на бревна, сложенные у цоколя решетки. Дальше, за решеткой, небольшая тополевая аллея вела к Авиационной, налево от нее искривленные улочки из каменных стен с зелеными калитками и нависшими фруктовыми деревьями над ними. Я снова посмотрел во двор. Крашеный амбал прошел по двору к воротам, скрылся за стеной и через минуту показался на тополевой аллее, пошел по ней.

«Маленький отельный рэкет, — подумал я. — Наверное, этот малый неплохо заплатил им за одиночество, раз они так стараются. Интересно, кто он, этот мой сосед? Какой-нибудь мандариновый магнат?..»

Я отошел от окна, приоткрыл одну из дверей, заглянул туда: унитаз, сидячая ванна, старый душ на тусклой металлической трубке. Заглянул в шкаф. Там — никаких признаков мандаринового магната: костюм, такой же, как у меня, на полочке несколько свежих сорочек, несколько галстуков на планке дверцы. Человек сходных с моими вкусов и примерно моего роста. Я положил свой чемодан на кровать, достал костюм, повесил его на плечики в левом отделении шкафа, выложил рубашки. Немного потоптался по комнате, покурил, глядя из окна на тополевую аллею, на фруктовые сады над стенками из дикого камня, на Авиационную улицу. Потом погасил сигарету и вышел, заперев дверь на ключ. Город был знакомый, но не родной.

3