Людмила

Он не стал ее поднимать. Поднял свой стакан и в несколько крупных глотков опорожнил его. Выдохнул воздух. Посмотрел пустыми, подернутыми прозрачной пленкой глазами через плечо товарища на меня, но, кажется, меня не увидел. Заговорили на специфическом жаргоне о «капусте», которую нужно достать, так как источник «не зверь, а дырка в заводе, и там стремно толкать по немногу, потому что тогда вяжется много шировых, а шировые народ не надежный, шировой за дозу расколется как пить дать». Мне уже был знаком этот жаргон, и я знал, что в отличие от «зверя» (подпольного торговца) «дырка» это источник в том месте, где наркотики хранятся законно, то есть больница или аптека, а может быть, химфармзавод. Но «шировые» — это меня удивило, потому что один показал второму упаковку из-под заштампованных таблеток. Это могли быть какие-нибудь барбитураты или кодеин (может быть, он выпускается здесь в таких упаковках) но уж во всяком случае не морфий, вообще ничего из этой группы — этого не бывает в таблетках.

На мальчиках были рубашки с длинными рукавами, но сами они выглядели вполне ухоженными и здоровыми. Судя по таким клиентам, «дырка» была не очень серьезной: что-нибудь вроде охранника или рабочего с конвейера — сколько он может там пронести? Они отнесли свои стаканы к мраморному барьеру и вялой походкой направились к многостворчатым стеклянным дверям. Я взглядом проводил их до выхода, отнес свой стакан. Потом подошел к урне и, наклонившись, поднял упаковку. Разровняв, порванную над пустыми гнездами фольгу, прочел популярную в нашей стране надпись «ANALGIN». Пожал плечами, бросил пустую упаковку в урну и вышел в парк.

Темнота на город упала сразу — я уже забыл, как это бывает, — и огни, которые смутно тлели до этого, вдруг заиграли анилиновами красками над сувенирными лавочками на площади, и женские лица в ожившей толпе стали загадочными и одухотворенными, как будто их включили вместе с этими огнями. И сразу из глубины всплыло это знакомое ощущение загадки, чуть ли не предвосхищение какого-то праздничного будущего, как когда-то, когда под доносившийся с открытой танцплощадки фокстрот «Блондинка» мы с Прокофьевым слонялись по городу и готовились войти в далекий, но уже готовый открыться для нас блистающий мир, — сейчас внезапно все это снова ожило, и где-то среди множества лиц на мгновение мелькнуло твое лицо, Людмила, но оно появлялось и тогда. Я потряс головой, чтобы сбросить наваждение, и сбросил — твоего лица больше не было здесь.

5

Над аркой пансионата тускло светился кованный фонарь под старину, второй такой же освещал блестящую черными стеклами закрытую дверь ротонды. Во дворе сейчас никого не было и шезлонг, в котором днем сидел старичок, был убран. Я прошел мимо сваленных у цоколя ограды бревен, завернул за угол этого игрушечного замка и, поднявшись по ступенькам, вошел в пустой слабо освещенный холл. Подумал, что в этом пансионате, по-видимому, живут одни старички.

За дубовым барьером, за толстыми на металлических штангах стеклами теперь сидела другая женщина, полная, лет за пятьдесят и очень почтенного вида. Я подошел и попросил дать мне ключ от номера тринадцать, если мой сосед еще не вернулся. Она ответила, что я должен показать ей документы, так как она видит меня в первый раз. Для этого мне пришлось вынуть из кармана руку, которой я придерживал там бутылку коньяку. Дама, сверившись с книгой, положила на барьер старомодную грушу с ключом и пожелала мне спокойной ночи. Кажется, она не заметила мою бутылку. Ничего страшного, конечно, просто не хотелось афишировать.

Я поднялся по лестнице на галерею — лестница была покрыта ковровой дорожкой, видимо, затем, чтобы приглушить звук моих шагов, но ступеньки скрипели. Про себя усмехнулся на это. Прошел в конец галереи. Свет из холла едва достигал рекреации, но лестница на третий этаж была освещена светильником бра над дверью моего номера. Поднявшись по ней, я немного постоял на площадке, посмотрел на поросший кустами кизила и акации темный склон горы за окном, и это мне что-то напомнило: так, впечатление, deja vu. Открыл дверь своего номера и вошел. Не стал зажигать верхний свет, а прошел через комнату к своей кровати и включил бра в изголовьи. Прошел к столу, вынул из кармана бутылку, поставил. Отодвинул стул, сел у окна. Подумал, что, может быть, зря не согласился на отдельный номер, потому что сосед, вернувшись среди ночи, может пожелать зажечь свет, и вообще хорошо так сидеть в одиночестве, в тишине. Посетовал на свой неуступчивый характер. Что сделано, то сделано. Сорвал металлическую крышечку с бутылки, выковырнул полиэтиленовую пробку, налил в стакан коньяку.

Ангела не было за моим окном. В беседе ангела должен был заменить мой сосед. Еще раз вздохнул.