Людмила

— Я не говорю по-французски, — сказал я. — Так, несколько общеупотребимых выражений.

— Но она даже здесь не удержалась, — продолжала женщина. — Пропала книга записей постояльцев, а это же — вы понимаете — финансовая отчетность. В общем, вышел скандал.

— Что, на ее дежурстве? — сказал я. Что-то мне это напомнило.

— Нет, — сказала шатенка, — но почему-то это с ней связали. Почему-то решили, что она к этому причастна. Я же говорю, у нее что-то было не в порядке с досье. Она уволилась.

— Как ее звали? — спросил я.

— Ее? Людмила. Имя очень подходило к названию пансионата.

Это было нелепо, скорей всего, просто рефлекс: сам не знаю почему, я спросил:

— Такая маленькая, хрупкая блондинка лет двадцати, двадцати одного, так?

— Да, только я бы не назвала ее маленькой. Она, скорей, среднего роста. Как я. Вы ее знаете?

— Возможно, — сказал я, — если б увидел... — я подумал о той блондинке на пляже. Покачал головой. Нет, это, конечно, была не она.

— Хотите, я дам вам адрес? — неожиданно сказала женщина. — Вдруг это ваша знакомая, — похоже, в ней взыграла романтика. — Только не говорите Зигфриду, а то он рассердится.

— Зачем? — удивился я. — То есть зачем бы мне ему говорить?

Женщина посмотрела на меня чуть ли не с любовью. Она быстро взяла из пластмассовой коробочки листок и, схватив шариковую ручку, написала мне адрес.

«Нет, таких совпадений не бывает, — подумал я, — совершенно бредовая идея».

— Желаю удачи, — сказала шатенка.

Я улыбнулся. Я поднялся наверх, в светелку. Сердце у меня билось так, как будто я преодолел тяжелый подъем. Я подавил в себе эту безумную мысль. Конечно же, это было невероятно. Я подошел к двери, распахнул ее настежь и остановился на пороге. На оттоманке, на той, что была по левой стене, протянув до середины комнаты длинные ноги — одна на другую, — развалился Прокофьев.

10

— Черт возьми! — сказал я. — Я должен был догадаться.

— Так было задумано, — сказал Прокофьев. — Я специально придержал место для тебя.

— Где тебя черти носили? — сказал я. — Я уже начинал беспокоиться.

— Обязан отвечать? — спросил Прокофьев.

— Да нет, — я пожал плечами, — я, собственно, еще не начал искать.

— Так, личные дела, — сказал Прокофьев. — Был с одной хрупкой блондинкой. Курортная жизнь. Вообще-то, я ждал тебя только сегодня. Ну, как тебе город?

— Город как город, — сказал я, — хороший курорт.

— Вот-вот, — сказал Прокофьев, — такое же впечатление. Впрочем, видел нашего одноклассника. Кипилу. Он по-прежнему бдителен. Ведет в этом городе бескомпромиссную борьбу с особо опасными преступлениями.

— Я знаю, — сказал я, — я тоже видел его. Он единственный, кто связывает меня с этим местом.

Прокофьев вздохнул. Я достал из тумбочки уже початую мной бутылку.

— У меня тоже есть, — сказал Прокофьев

— Не торопись.

Я поставил стаканы, налил на два пальца ему и себе. Чокнулись, выпили залпом. Смотрелись друг в друга, как в зеркало, ничего не говорили. Как отражения друг друга, повернулись к окну. Ночь была так же нежна, как вчера, только звезды не падали.

— Вчера был звездопад, — сказал я, — а сегодня...

— Я видел, — сказал Прокофьев. — В «Магнолии». На летней площадке. С одной хрупкой блондинкой. Нечего было загадать, — он вздохнул, — нет заветного желания. Поговорили, потанцевали под старую музыку. Фокстрот. Помнишь «Блондинка»? Удостоился даже похвалы от буфетчицы: сказала, что неплохо танцую.

— Значит, не забыл, — сказал я. — Вместе отрабатывали: то ты за даму, то я. Школа старичка Блехмана. Того, что с бельмом.

— Да. Он говорил, что учил фокстроту самого Прокофьева.

— Самого Прокофьева, — пародировал я его почти истерический крик. Это ж надо, самого Прокофьева фокстроту. А он, скажу я вам, написал такую музыку... Такую музыку, шо ни вам, ни даже мне не понять. (Конечно, старичок Блехман себя ставил все-таки ближе к музыке, чем меня.)

— Врет, наверное, — сказал Прокофьев, — Прокофьев ездил отдыхать в Кисловодск. Хотя... Откуда мы знаем, может, и Блехман раньше там жил.

— Ты знаешь, я в ресторане встретил трубача, — вдруг вспомнил Прокофьев. — Того самого, помнишь, с такими высокими бровями? Он и сейчас там играет. Забавно, что он еще и узнал меня. А может, просто сделал вид, что узнал. Мы ведь в те времена не ходили по ресторанам. Ладно, выпьем еще, — он посмотрел куда-то в сторону, но не в окно, а так, мимо меня, почему-то не хотел встречаться со мной глазами.

— Там, в парке все так же сидят гальтские подростки, слушают музыку, — сказал я, чтобы что-то сказать.

— Ты там был? — спросил Прокофьев.

— Да, впервые в ограде, — сказал я, — по билету, тоже совсем как взрослый.

Прокофьев улыбнулся.

— Прокофьев? — спросил Прокофьев.

— «Скифы», — сказал я, — их не так уж часто исполняют.

— Да, — сказал Прокофьев, — «Скифы».

— Что ж не пошел? Знал же.

— Пошел, — сказал Прокофьев, — Слушал. Правда, не с самого начала.

— Я тебя не видел, — сказал я. — Странно, там было не очень много публики.

Прокофьев улыбнулся.

— Мог видеть мою сигарету, — сказал он. — Там, на склоне. Налей еще.