Людмила

Я разлил из своей бутылки остатки коньяка. Прокофьев наклонился со стула, достал из тумбочки свечку. Остругал выкидным ножом кончик. Вставил свечу в опустевшую бутылку, зажег. Выключил бра. Сидели при свечке. Теперь не спешили, держали стаканы в руках. Прокофьев показался мне грустным, но я ни о чем не стал его спрашивать.

— Встретил здесь одного знакомого, — сказал я. — Точней, не знакомого, а так, видел его в Ленинграде. Один швед, Марк Бьоррен. Да ты его там тоже встречал.

— Марк Бьоррен, — безразлично повторил Прокофьев. Пожал плечами. — Нет. Точно нет, — сказал он, — не знаю. Как выглядит?

Я описал.

— Но он, конечно, может быть и не в синем блейзере. Просто я его так видел оба раза.

Я вспомнил подслушанный мною телефонный разговор.

— Видела Марка, — сказала тогда Марина Людмиле. — Ему нужно встретиться с тобой. Он сказал, что у него все готово.

— Да.

Я помню, что голос Людмилы стал еще более грустным.

— Он был у Торопова, никого не застал. Был удивлен.

— Ты знаешь, где Торопов? — спросила Людмила.

— Примерно.

— Понятно, — сказала Людмила.

— И кстати, — сказала Марина, — он там встретил Прокофьева.

«Прокофьева», — подумал я. Больше я тогда ничего не мог подумать.

— Он что, тоже знает его? — спросила Людмила.

— Ну, он мне его описал. Догадаться было нетрудно. Этот твой супермен...

Я посмотрел на Прокофьева — он не показался мне суперменом.

— Значит, не знаешь, — сказал я Прокофьеву. — Я, в общем-то, тоже не знаю. Видел один раз в Ленинграде, а теперь встретил здесь.

— Погоди-погоди, припоминаю, — сказал Прокофьев. — Именно в синем блейзере. Встретил его как-то. У одного художника на лестнице. Не знал его имени. Поздоровались и все.

— У какого художника? — спросил я. — Не у Торопова?

— У Торопова, — сказал Прокофьев — Ты с ним знаком?

— Да нет, только слышал. Видел картины. Интересно. А ты? Ты откуда его знаешь?

— Он лечится у Ларина, — сказал Прокофьев. — У него МДП.

— Что это? — спросил я.

— Мания преследования, вообще всякие ложные идеи. Потом это сменяется депрессией. Опасная штука, — сказал Прокофьев, — часто приводит к суициду. Я потом беседовал с одной дамочкой, — сказал Прокофьев. — Она тоже пыталась его лечить. На свой, однако, манер. То есть позировала в порнографическом образе: черные чулки, голый партнер, все такое, — он улыбнулся.

— Ну и как? — спросил я.

— Ты что, чудес ждешь? — сказал Прокофьев. — Естественно, только хуже стало. Секс не лучшее лекарство для психов. Он после этого совсем свихнулся — стал от собственной тени шарахаться.

— Мне тоже случалось, — сказал я, — но секс здесь не при чем.

Прокофьев усмехнулся.

— Ну, а этот, — спросил я, — он что, покупал у него?

Прокофьев пожал плечами, глотнул коньяку.

— Может быть. Это ведь не запрещено. Так что он делает здесь, этот? Как его?

— Бьоррен. Вот и я задал себе этот вопрос, — сказал я, — а потом подумал: а что здесь вообще делают люди?

— В самом деле, — сказал Прокофьев.

Мы засмеялись.

Уже засыпая, я пытался связать в голове два факта. Торопов лечится у доктора. И еще: Полковой хотел выдать Торопова за сумасшедшего. Мой, а потом прокофьевский коньяк сделал мои мысли тяжелыми и неповоротливыми.

11

Солнечный зайчик, упавший мне на лицо, разбудил меня. Я потянулся и, повернув голову направо, увидел разобранную постель Прокофьева, однако из-за закрытой двери ванной слышался какой-то шум. Приподнялся на подушке, чтобы отраженное в наклонно висящем зеркале солнце не светило в лицо, взял с тумбочки сигареты. Вытащил одну, закурил. Лежал, пуская дым в потолок. Пожалел, что не позаботился о кипятильнике — в пансионате не было буфета.

Встал, сделал несколько движений по системе Миллера, потанцевал с тенью. Подошел к столу. Улыбнулся: пакет с хрупкой блондинкой сопровождал меня повсюду. «Нет, там, конечно, сейчас нет документов», — подумал я. Одна мысль пришла мне в голову. Я взял со стола конверт и заглянул внутрь. Разумеется, внутри не было и журнала. Там лежали только четыре плитки в коричневой с золотом упаковке, ничего больше. Я засмеялся: конечно, глупей ничего не могло прийти мне в голову. Вообще, подумал, что я не оригинален. Еще подумал, что Прокофьев отстает от меня. Прокофьев с гладко причесанными мокрыми волосами появился из ванной, улыбнулся, выдвинул вперед крепкую челюсть. Кипятильника у него тоже не оказалось. Банка растворимого кофе осталась втуне лежать в чемодане.

— Все равно это не кофе, — сказал Прокофьев.

Он стал убирать постель.

— Куда-нибудь собираешься? — спросил я его.

— На завод. Просто, чтобы отметиться.

— Need a company?

— Чтобы насмешить? — спросил Прокофьев.

— Правда.

— Мы здесь на курорте, — сказал Прокофьев. — Будем пить местную минеральную воду, купаться, загорать. Можно ходить по теренкурам, а вечером на концерт или в ресторан.

— Заводить романы, — сказал я.

Прокофьев ухмыльнулся.

— Ладно, — сказал он. — Встреча на пляже?

— Недалеко от лестницы, — сказал я.