Людмила

— Похоже на морфий, — сказал старик. Еще раз лизнул таблетку. — Точно, Марфуша. Никогда не видел, чтобы в таблетках. Сушняк бывает, а в таблетках не видел. Это что, теперь так делают?

— Не знаю, — сказал я, — может быть, кто-то заштамповал. Сколько надо на дозу?

— Ну, — старик подумал, прикрыл один глаз, тот, что был в глубине, — не знаю. Думаю, если разрезать на четыре части... — он подумал еще. — Да, — сказал он, — четвертинку пополам. День можно проторчать. Молодому, — уточнил он. — А такому как я... Как я был, — поправился старик, — такому, пожалуй четвертинка.

— Это на шприц? — спросил я.

— Да нет, на день, — сказал старик. — Раза три вмазаться.

— Значит, эта таблетка...

— Слона убить можно, — сказал старик.

— Убей, — сказал я.

Старик кивнул, спрятал таблетку в карман клетчатой рубашки. Сделал это довольно равнодушно — может быть, ему и в самом деле делали в больнице уколы.

19

Маленькое кафе за углом «Гранд Отеля» было уже закрыто. Я немножко постоял на Абасе, думая, не зайти ли мне в кафе «У фонтана», но подумал, что там я сегодня уже был, а кроме того сегодняшний вечер не обещал мне никаких занятий, и нужно было скоротать время до ночи, так что я подумал, отчего бы мне не посетить новую достопримечательность — бетонно-стеклянное сооружение, называвшееся рестораном «Гальт». В этом была моя ошибка, но я ее сделал. Чтобы сделать эту ошибку, мне пришлось возвратиться в пансионат — переодеться, а для этого пешком преодолеть немалое пространство, — но я был упорен. Я поднялся по Крутому Спуску, потом по Баязету до Авиационной и пошел по ней мимо Хлудовской больницы и школы, в которой я когда-то учился, в сторону пансионата. Нависшая над изгибом Авиационной терраса, была ограничена высокой стеной из дикого камня, и посредине эта стена прерывалась широкой каменной лестницей, поднимавшейся к асфальтовой площадке, на которой перед трехэтажным с этой стороны зданием школы был поставлен в мое долгое отсутствие новомодный четырехгранный столб, увенчанный бронзовой головой великого писателя. Школа была пуста и безмолвна, и вместе с памятником, отбросившим на асфальт слишком четкую тень, выглядела как безлюдный пейзаж Карло Кары или Магрита, и мне показалось, что я не могу ее вспомнить. Желтое здание было знакомым и чужим, как здание гороно или горздравотдела. Воздуха не было. В тишине я немного постоял перед отсутствующим лицом писателя — мне нечего было ему сказать. Я подумал, что, наверное, должен был бы навестить здесь кого-нибудь из своих учителей, но они были далеки и абстрактны, как памятник, и им мне тоже нечего было сказать. Я постоял, посмотрел на памятник, на школу, пожал плечами. Дальше, налево, возвышалась четырехэтажная Хлудовская больница с бывшей часовней у ближнего торца, я спустился по лестнице и пошел вперед вдоль сходившей на нет стены и дальше, мимо небольшого, тоже безлюдного скверика с твердыми песчаными дорожками и с маленьким, как раковина бассейном, над которым из бронзовой львиной пасти на маленькой гранитной стеле падала в бассейн неиссякаемая прозрачная струя. Все это было и в детстве, было и до меня, и сейчас показалось мне посторонним, как будто здесь никогда не происходило никаких действий. Я подумал, что, наверное, здесь моя любезная хозяйка наполняла гостиничный графин. Покурил в этом скверике.

Дальше по левой стороне улицы не оставалось домов, крутой, заросший густым кустарником склон и немного повыше, за одним из его отрогов, как на немецком гобеленовом коврике, красовался мой затейливый замок на фоне голубоватых гор. Я подумал, что картине не хватает оленя. Вместо него с тополевой аллеи вырулил коричневый «жигуль» и остановился перед замком. Женщина в сером костюме, походкой похожая на хозяйку пансионата, появилась из-за углового столба ажурной решетки и, подойдя к автомобилю, нырнула в него. «Шестерка» дала задний ход, развернулась и снова скрылась за тополями. Кадры немого кино. Подошел. Еще чувствовался в воздухе слабый запах бензина.

Тихий старичок в шезлонге мимикой и жестами «стрельнул» у меня сигарету и, сделав пару затяжек, поспешил вернуть ее мне, пока его не застукала его бдительная спутница жизни. Улыбнулся его хитростям и, сделав знак рукой, пошел с сигаретой за угол к своему входу.