Людмила

За барьером администратора опять сидел Зигфрид. Его «аристократического» пса не было видно. Мой друг, сказал он, недавно ушел и предупредил, что сегодня вернется поздно. Я взял у него грушу с ключом, кивнул и поднялся в свою светелку. Окно было закрыто, но в комнате было не на много жарче, чем на улице. Все-таки открыл его. Налил из графина минеральной воды, отпил немного. Она выдохлась и была теплой. Присел на край оттоманки, закурил. Волосок не отклеивался от тумбочки, когда я открыл ее. Он по-прежнему оставался на дверце, а от стойки он отклеился раньше, когда кто-то другой открывал ее. Кто это был? Зигфрид или кто-то еще? Вряд ли Зигфрид, потому что он, кажется, совсем недавно сменил хрупкую шатенку, уехавшую с Кипилой. Кто-то другой. Мне не хотелось ни о чем думать, потому что, в общем-то, все было ясно. Ну там, разные мелочи вроде того, откуда этот татуированный «угол», но это было не так уж важно, вообще этот вопрос можно было оставить открытым: он ничего не решал. Так, «шестерка». Зигфрид больше не работает лаборантом, и Кипила ищет ходы. Хочет узнать, кто перерабатывает опий, и хочет узнать, знаю ли это я. Знает ли он о таблетках? Если знает, то мне не скажет. А Зигфрид, я думаю, знает: эти мальчики в Каптаже вспоминали его. И «мумие». «Мумие», и плантация под боком. Но все это никак не касалось художников: ни Торопова, ни Вишнякова, ни Тетерина. Что касается Торопова, то все происшедшее с ним, можно было бы считать недоразумением, случайностью, такой же как утечка бактерий в вентиляционную трубу где-то в Сибири. Так я и подумал, когда Прокофьев сказал мне, что Торопов лечился у доктора. Ведь если Торопов у него лечился, тогда понятно, почему тот тестировал именно его. А дальше... Можно было бы думать, что просто все это попало в чужие руки — можно было бы думать. Но тогда моя идея о Вишнякове была совершенно не состоятельна — ведь он не лечился у доктора. Вообще, по словам его сестры, он просто взбеленился, когда она завела речь о лечении, да и на мое замечание он реагировал, как психопат. Он вовсе не был наркоманом. Покуривал травку? А кто из богемы ее не пробовал? Но ни один наркоман не имеет любимого сорта спиртного.

Теперь я знал, почему он был так разъярен. Не потому, что он не был настоящим наркоманом, хотя и не был, а потому, что и его сестра, и я навязывали ему один и тот же вариант. Он сказал своей подруге, что они не заставят его работать на них. Конечно же, «они», потому что у него побывал еще и светло-серый, который до этого побывал у его сестры.

— Не было ни гроша, да вдруг алтын, — сказала она мне тогда по телефону. — Вдруг один за другим появляются одинаковые коллекционеры, молодые, спортивные...

— Опишите мне его, — попросил я ее тогда.

— Я ж говорю, одинаковые, — сказала Ольга. — Вашего роста, в вашем костюме, ваш цвет волос.

Хотели заставить его работать на них. Нет, этого «принца» не заставишь. А Тетерин, конечно, работает, потому что он не может не работать. Он сиволапый. Художник, в общем-то, не белоручка — у него могут быть сивые лапы, но у художника не может быть сиволапого бреда — он и в бреду художник.

«Одна больница, другая», — сказал мне Стешин. Теперь я понимал, то чего не понял тогда, и понимал, почему он поверил мне именно после того, как я не понял его. Потому, что увидел, что я не имею никакого отношения к больницам. Если бы я успел с ним тогда поговорить...

Я погасил сигарету, разделся, залез в ванну. Прохладный душ смыл с меня пот и песок. Я вытерся досуха, надел свежую рубашку, брюки, положил в карман носовой платок. Долго выбирал галстук. «Забавно, — думал я, — можно пойти в джинсах на симфонический концерт, — видел там таких, — а в какой-то кабак (пусть по местным понятиям и шикарный) надо являться, как на дипломатический раут. Я взял упаковку таблеток из кармана полосатой рубашки, глубоко засунул ее в носок, а ту, что была в тумбочке положил в карман рубашки, той, что на себе. Надел пиджак, положил во внутренний карман бумажник, в другой — удостоверение. Поправил платочек в нагрудном кармане. «Comme il faut» — сказал я себе.

Я спустился вниз. Зигфрид за барьером открывал бутылку пива.

— Не хотите? — он качнул бутылку в мою сторону.

— Спасибо, — сказал я. — Вам здесь сидеть, а я иду туда, где громкая музыка и будут поить и кормить. Кстати, как там кухня? Я имею в виду ресторан «Гальт».

— Ничего «коробка», — Зигфрид утвердительно кивнул. — Я советую тамошнее сациви. Пальчики оближете. Очень рекомендую.

«Значит, много чеснока», — подумал я, но ничего не сказал. Я ведь просто так спросил, из вежливости. Я сдал свою грушу и вышел, как раз во время, чтобы попрощаться со старичком, которого его полная подруга уводила к дверям ротонды.