Людмила

В вашем руководстве замечательно было то, что вы не давали никаких инструкций: каждый должен был сам определить свою роль. Но вы не учли, просто не могли учесть одного важного фактора: того, что наши с Кипилой роли были распределены задолго до вас. Вы скажете, что не знали Кипилу. Вы не были знакомы — это точно, — но вы давно уже составили одну банду, для этого не обязательно было знать имена друг друга. Здесь сложился другой тип гангстерской организации, члены которой даже не подозревают о своем участии в преступлении. Не имея всей картины, просто невозможно было определить его состав. Не найти — определить. Всё списывалось на секретные изыскания, так же как, скажем, казнокрадство списывается на войну или катастрофу. Проблема была не криминалистической, а методологической: не было суждения высшего порядка, чтобы вывести правовой силлогизм. Без такого суждения само расследование могло быть квалифицировано как преступление, потому что как суждение низшего порядка оно соотносилось бы с другим суждением. Но когда, разыскивая неизвестно что, я вышел на Кипилу, я нашел это суждение высшего порядка. Оно было выведено мной еще в детстве. Оно гласило: все, что похоже на Кипилу, должно быть уничтожено, и всякие действия, могущие повлечь за собой пользу для последнего, являются преступлением. И тогда я наконец понял, кто я. Я стал свидетелем — об этой роли я мечтал всю жизнь.

Доктор молчал. Взял со стола пачку «Данхилла», закурил.

— Красиво, — сказал доктор, — впечатляюще, — он выпустил мягкое облачко дыма. — Ну, и как вы собираетесь все это доказать? Не киднэпинг, как вы это называете, — сказал он. — Насчет этого я спокоен.

— Конечно, вы скажете, что художники сумасшедшие.

— Верно, так и скажу.

— Есть свидетели, — сказал я. — Есть свидетели, видевшие похищение Торопова.

— Не похищение, — сказал доктор, — госпитализацию.

— В которой участвовал подозреваемый в нескольких убийствах бандит. Одно из них вообще было доказано. Остальные так или иначе связаны с нашим делом.

— Один-ноль, — сказал доктор. — Что еще?

— Копии технической документации на ваше лекарство.

— Результат научной работы, — сказал доктор. — Результат моей научной работы, секретность которой вы обязаны были обеспечить, но не обеспечили, нарушив долг и присягу.

— Научная работа с экспериментами над людьми, — сказал я.

— С их согласия, — сказал доктор.

— С согласия на ту самую госпитализацию? Бросьте доктор. Есть свидетель: фотограф, переснявший для Торопова порножурнал.

— Что доказывает болезнь Торопова, — сказал доктор.

— Болезнь, наступившую в результате вашего эксперимента, доктор. Такие эксперименты разбирались на Нюрнбергском Процессе.

— У вас что, и на это есть свидетель, господин юрист?

— Есть свидетель, — сказал я, — человек, излечивший его от этой болезни. Так что ваши гангстеры похитили уже здорового человека. Что, уже два — ноль, доктор?

Доктор усмехнулся.

— Ну что ж, два — ноль. Что дальше?

— Колесниченко совершенно бесплатно поставлял Вишнякову сильный психомоторный стимулятор фенамин. Есть свидетель, видевший Колесниченко в мастерской Вишнякова. Уже три — ноль, доктор.

— Ну, хорошо. Допустим все это, — сказал доктор. — Что еще?

— Есть коллекция, составленная из купленных вами картин. Это доказательство того, что вы знали, о чем идет речь, когда присваивали другие картины тех же художников.

— Хорошо, — улыбнулся доктор и откинулся в кресле. — Но вы думаете: этим кто-нибудь будет заниматься?

— Отдельно не стали бы, но в связи с двумя убийствами, по поводу которых, естественно, ведется расследование... А кроме того контрабанда наркотиков... Будут заниматься.

— Наркотики? Мне об этом ничего не известно, — сказал доктор.

— Есть свидетель, — сказал я, — директор гальтского химфармзавода, поставлявший вам морфий в таблетках.

— Я с ним незнаком, — ответил доктор, — хотя по-вашему получается, что все незнакомые между собой люди суть соучастники.

— Так и есть, — сказал я, — но это вопрос философский. Давайте вернемся к нашим делам. Среди полученных вами коробок с новым лекарством оказалось три, которые этого лекарства не содержат. Вместо ампул в них уложены заштампованные в фольгу и пластик крупные белые таблетки. На упаковках надпись «анальгин», но там не анальгин, там морфий. Правда на упаковках почему-то марка харьковского химфармзавода, но и на гальтском химфармзаводе было найдено большое количество таких же упаковок, то есть именно с харьковскими реквизитами. В том числе и просто заготовок. А откуда эти таблетки у вас? Кроме того, — продолжал я, — у судового врача теплохода «Академик Юрьев» — фамилия врача Сурепко...

— Не знаю такого, — глухо сказал доктор.

— Не имеет значения, — сказал я. — Его жена была на свое несчастье хорошо знакома с вашим шофером. У этого врача при обыске нашли морфий в точно такой же упаковке. Что скажете?

— Могу только повторить: я не знаю такого, — сказал доктор. — Колесниченко мог быть знаком с кем угодно. У меня он просто работал шофером. Я не вмешиваюсь и соответственно не отвечаю за личную жизнь моего персонала.