Людмила Чурсина. Путь к себе

Критик Евгений Сурков в своей статье, опубликованной газетой «Советская культура», обстоятельно анализируя спектакль (в основном образ главного героя, князя Льва Николаевича Мышкина), отметил, что Людмила Чурсина сыграла роль Настасьи Филипповны «серьезно, крупно. У нее роль вычерчена четко и безупречно логично». Однако, на взгляд критика, актриса сыграла «умно, но холодно, невольно накреняя роль ближе к стереотипу „роковых женщин“, загадочных и таинственных, к героине романа отношения не имеющих».

Не совсем соглашаясь, а скорее, совсем не соглашаясь с подобным мнением, позволю заметить: то, о чем я говорила выше в связи с режиссерской перекомпоновкой романа, имеет самое прямое и непосредственное отношение к тому, о чем пишет Е. Сурков. Настасья Филипповна — именно «роковая женщина», «инфернальная», каких в произведениях Ф. М. Достоевского мы встречаем постоянно, но не в том понимании, что вкладывается в это понятие сегодня. Женщина трагической судьбы, несущая в себе гибель, как свою собственную, так и тех, кто к ней приближается, потому что поступками, порывами этой женщины чаще всего правит Рок — месть за вот так сложившуюся жизнь, страстный поиск виноватых и ненависть к ним, стремление к самоистреблению, самоуничижению.

Не хочешь, а вспомнишь здесь приведенные в главе о кино слова о «творце собственной беды»… Они в полной мере относятся и к Настасье Филипповне, какой сыграла ее Людмила Чурсина.

А еще — очень нужно вспомнить те слова, которые были написаны Федором Михайловичем Достоевским в одной из его статей задолго до создания романа «Идиот»: «Человек не родится для счастья. Человек заслуживает свое счастье и всегда — страданием. В этом есть непреложный закон…» Замечательные слова! Но и сам Достоевский ощущал их несбыточность, не обязательное исполнение «непреложного закона». По крайней мере, в произведениях самого автора… Впрочем, здесь стоило бы задуматься над тем, что для героини Людмилы Чурсиной после всех перенесенных страданий, может быть, счастье и заключалось только в окончании земной жизни и, по Достоевскому, в переходе в мир вечной справедливости…

Очень интересно подметил в своей статье, опубликованной в газете «Труд», известный критик Анатолий Смелянский: «Актриса проникновенной лирической силы, внутреннего достоинства, точного и изящного рисунка Л. Чурсина и в этой труднейшей роли верна себе. Ни секунды наигрыша или ложной экзальтации, стремление проникнуть в источник гордыни „униженной и оскорбленной“, попытка раскрыть фигуру изломанную и загадочную, святую и грешную. Однако в реальном течении спектакля Настасья Филипповна пока стоит особняком. Не очень соприкасаются с ней основные линии, составляющие смысл зрелища».

Это наблюдение Анатолия Смелянского навело меня на мысль о том, что Людмила Чурсина так напряженно внутренне готовилась к вводу на роль Настасьи Филипповны в Вахтанговском театре, потом в работе с Розой Сиротой, что у актрисы сложился свой глубокий, выстраданный взгляд на образ, укрупнявшийся и уточнявшийся с десятилетиями. Может быть, Чурсина и не со всем в трактовке Юрия Еремина соглашалась, но… это был дебют уже известной актрисы на московской, новой для нее сцене, в новом творческом коллективе, а значит — с чем-то приходилось мириться, чем-то жертвовать.

Это неизбежно для артиста…

В одном из интервью Елене Михайловской Людмила Чурсина говорила, отвечая на вопрос корреспондента о схожести с героиней Достоевского: похожа ли? «И да, и нет. Хотя в какой-то момент на репетиции или уже на спектакле я начинаю забывать, где она, а где я, даже путать. Так было чуть ли не со всеми моими ролями. И не поймешь: это в тебя привнесено образом или ты это сам из себя извлек. А поскольку и в кино, начиная с „Донской повести“, „Угрюм-реки“, „Виринеи“, „Журавушки“, играла русских женщин примерно одного типа, то, наверное, это и стало моей сущностью.

Но вернемся к Настасье Филипповне… Когда в Ленинграде Роза Сирота предложила мне поработать над этим моноспектаклем, я удивилась. Казалось, на роль нужна совершенно другая женщина — хрупкая, маленькая. Сирота — человек с очень чуткой душою. Возможно, это входит в понятие веры, которая ей никогда не позволяла преступить, предать, нарушить, оказаться неделикатной. „Рок“, „инфернальность“ — всем этим она меня просто околдовала, вовлекла в необычную атмосферу мира Достоевского. Это были не просто репетиции, а разговор о жизни, попытка найти созвучное в собственной судьбе. Роза обращается с актерами, как мало кто из режиссеров сегодня. Она умеет заставить их поверить в себя, открыть какие-то новые грани, возможности. Мне безумно много дала эта работа.

В 1984 году я была приглашена в ЦАТСА на роль Настасьи Филипповны в инсценировке по роману Ф. М. Достоевского „Идиот“.

— В конце концов она стала вашей любимой ролью?

— Одной из… А потом появились другие. Каждая новая роль включает и предшествующие. Потому сказать про единственную любимую — погрешить против остальных. А наиболее дорога последняя, на которую ухлопана масса сил, энергии, нервов».