Миоссан хорошо знал эту дорогу: одного за другим он возил по ней герцога де Бофора, принца де Конде и вот, наконец, вез по ней кардинала де Реца.
Как нетрудно понять, арест кардинала наделал много шума, хотя народ, устав от такого множества событий, не всколыхнулся; зато друзья Гонди встревожились, опасаясь, что его отравят, чтобы избавиться от него без особого шума. Так что они собрались на совет, чтобы придумать средство доставить кардиналу противоядие. Госпожа де Ледигьер, имевшая все основания упрекать себя за то, что кардинал был арестован по ее вине, взяла на себя это дело. Поскольку Вилькье, тот самый, что доставил кардинала в Венсен, ухаживал за ней, она обратилась к нему, и он согласился доставить заключенному кувшин опиата. Вилькье согласился, но, перед тем как исполнить поручение, отправился испросить разрешение на это у королевы. Анна Австрийская пожелала взглянуть на кувшин с опиатом, велела какому-то химику изучить состав этого снадобья и узнала, что оно содержит противоядие. Она страшно разгневалась и поспешила рассказать об этом министрам. Сервьен предложил вылить опиат и вместо него наполнить кувшин настоящим ядом; однако Ле Телье решительно воспротивился этому, и в итоге удовольствовались тем, что оставили кардинала без противоядия.
Так закончилась эта вторая война Фронды. Кардинал де Рец был ее первым вождем и стал ее последней жертвой. В первом акте этой трагикомедии он играл роль деятельную и блистательную; во втором он был бесцветен и нерешителен, давал лишь дурные советы и совершал лишь ошибки. Этот коварный политик, пожелавший соперничать в хитрости с Мазарини и в смелости с Ришелье, поверил словам ребенка, получившего от его врагов готовый урок; этот галантный прелат, искусный в любовной интриге, поддался лукавому кокетству старой королевы, ненавидевшей его; наконец, этот проницательный наблюдатель, видевший, как чуть ли не на глазах у него арестовали принца, которому королева на два дня доверила своих детей и которого она во всеуслышание провозгласила честнейшим из людей, видевший, как отводили в тюрьму победителя в битве Рокруа, которому королева пожала перед этим руку, и принявший к сведению два этих события, чтобы упомянуть их впоследствии в своих «Мемуарах», вообразил, что те, кому достало решимости поднять руку на внука Генриха IV и первого принца крови, не осмелятся посягнуть на его свободу: это было больше, чем ослепление, это было едва ли не глупостью!
Вот этой новости и дожидался Мазарини, чтобы вернуться в Париж. Ожидая ее, он употреблял время на пользу Франции. 17 декабря, то есть за два дня до ареста Гонди, он выехал из Сен-Дизье и присоединился к армии, осаждавшей Бар-ле-Дюк, а 22-го присутствовал при взятии этого города. После Бар-ле-Дюка сдался Линьи; и тогда Мазарини, словно желая возвестить о своем возвращении победами, решил взять к тому же Сент-Мену и Ретель; но сильные холода помешали ему начать осаду двух этих городов, и, за неимением победы над ними, он был вынужден удовольствоваться Шато-Порсьеном. Наконец, узнав, что граф Фуэнсальданья овладел Вервеном, Мазарини настолько воодушевил армию, уже изнуренную этой зимней кампанией, что она двинулась в поход, и при виде ее испанцы покинули город, даже не попытавшись отстаивать его. И только тогда Мазарини подумал, что ему позволено вернуться в Париж.
Король отъехал от столицы на три льё, чтобы встретить его и привезти в своей карете. Придворные доехали до Даммартена.
В Лувре министра-изгнанника ждало грандиозное пиршество. Возвращение Мазарини стало подлинным триумфом. Вечером перед дворцом был устроен великолепный фейерверк, и с его последней вспышкой и последним дымом исчезло воспоминание о принце де Конде, герцоге де Бофоре и кардинале де Реце, этих трех героях Фронды, чья храбрость, народная любовь и влияние были побеждены неимоверным терпением ученика кардинала Ришелье и учителя министра Кольбера.
В тот самый вечер, когда Мазарини триумфально возвратился в Париж, туда же в сопровождении принцессы де Кариньян прибыли три племянницы кардинала, которым, напомним, в первый их приезд маршал де Вильруа предсказал блистательное будущее и которые до этого дня не видели ничего, кроме изгнания и горестей.
В течение этого года, столь обильного событиями, умерли герцог Буйонский, который после войны с кардиналом сделался не только его другом, но и советчиком; старый маршал Комон де Ла Форс, чудесным образом спасшийся во время Варфоломеевской ночи, и очаровательная мадемуазель де Шеврёз, вовремя простившаяся с миром, чтобы не видеть падения кардинала де Реца, которого она так любила и который был так неблагодарен по отношению к ней.
В том же самом 1652 году, примерно в июне, поэт Скаррон женился на Франсуазе д’Обинье, внучке сурового сподвижника Генриха IV, Агриппы д’Обинье, который был куда вернее своего короля в дружбе, а особенно в религиозных убеждениях.
XXX. 1653