Впрочем, положение Гонди изменилось к лучшему, и, если верить тому, что говорит он сам, оно стало вполне терпимым. Маршал де Ла Мейре не только принял его с совершенной учтивостью, но и, как только его узника поместили в Нантскую крепость, постарался доставить ему всевозможные удовольствия: днем все могли навещать его и почти каждый вечер для него устраивали театральные представления; все дамы из Нанта и даже из его окрестностей присутствовали на этих спектаклях. Однако вся эта предупредительность и все эти старания быть приятными в глазах прославленного узника, нисколько не вредили мерам предосторожности, принятым в отношении его охраны; с него ни на минуту не спускали глаз, когда он выходил из своей комнаты; в его пользовании находился небольшой сад, разбитый на бастионе, подножие которого омывалось рекой, но, как только он вступал в этот в сад, его стражники располагалась на террасе, откуда можно было видеть каждое движение узника, а когда он возвращался в свою комнату, то ее единственную дверь охраняли шесть солдат; что же касается окна его комнаты, то оно было не только очень высоко и к тому же забрано железной решеткой, но еще и выходило во двор, где всегда стоял караул.
Вскоре из Рима пришло известие, ожидавшееся с таким нетерпением: папа отказался утвердить отречение кардинала.
Этот отказ сильно раздосадовал узника. Основываясь на сделанной им мысленной оговорке, он по-прежнему полагал, что согласие папы не узаконило бы отречение, подписанное в тюремных стенах; к несчастью для него, папа, видимо, считал иначе.
Кардинал послал в Рим одного из своих доверенных лиц, Мальклера, чтобы попытаться склонить его святейшество подписать грамоту о назначении ему преемника, имя которого не будет в ней проставлено.
Однако это ходатайство имело ничуть не больший успех, чем первое, хотя оно было предпринято главным заинтересованным лицом и посланец кардинала разъяснил папе, каким образом, обретя свободу, узник намерен действовать. Несмотря на все настояния Мальклера, папа ответил ему, что он прекрасно знает, что его согласие не придает законной силы отречению, вырванному силой, но он прекрасно знает и то, что для него было бы бесчестием услышать разговоры о том, что он утвердил отречение, подписанное в тюрьме.
Такой двусмысленный ответ весьма встревожил кардинала де Реца. Он знал маршала де Ла Мейре: это был человек, прошедший школу Ришелье, то есть школу повиновения; он ненавидел Мазарини, но трепетал перед ним. И правда, как только две эти новости были получены, узник заметил перемену в том, как обращался с ним его страж, который стал искать ссоры, утверждая, что просьба об утверждении отречения была комедией, разыгранной кардиналом в сговоре с папой, и что на самом деле он тайком подталкивал его святейшество к отказу, что тот и сделал. Кардинал пытался переубедить маршала, но тщетно: тот не хотел ничего слушать и упорствовал в своем убеждении, а точнее говоря, в своем желании думать, что дело обстоит именно так.
С этого времени узнику стало ясно, что маршал, несмотря на свое письменное обязательство, ищет лишь уважительного предлога, чтобы вернуть его в руки короля.
Путешествие в крепость Бреста, предпринятое маршалом спустя несколько дней, и отъезд его жены, всего за неделю до этого приехавшей из столицы и теперь отправленной им в Ла-Мейре, укрепили узника в его подозрениях.
Эти подозрения усилило также письмо от Монтрезора, которое одна из городских дам, посетивших кардинала, незаметно всунула ему в руку и которое содержало слова:
Письмо не было подписано, но кардинал узнал почерк. И он решил воспользоваться поданным ему советом. Однако побег был делом далеко не простым, так как со времени отказа, пришедшего из Рима, г-н де Ла Мейре стал еще недоверчивее, чем прежде.
По прибытии в Нант, выходя из кареты, кардинал увидел своего друга Бриссака, который его поджидал. Бриссак провел в Нанте несколько дней, потом уехал, но время от времени наезжал туда. И потому узник вполне естественно подумал о нем как о человеке, способном помочь ему бежать, и, когда Бриссак в очередной раз появился в Нанте, откровенно рассказал ему о том, что у него возникла необходимость бежать, если он не хочет снова попасть в руки короля.
Как и надеялся кардинал, Бриссак согласился помочь ему всеми возможными средствами, и, поскольку у него была привычка иметь во время своих поездок целый караван мулов для перевозки поклажи, такой же многочисленный, как у короля, они решили, что кардинал спрячется в один из дорожных сундуков, в котором проделают дыру, чтобы в нем можно было дышать, и, когда Бриссак снова отправится в дорогу, этот сундук погрузят вместе со всеми прочими.