Всем известно, какой отзвук получили арест Фуке и суд над ним. Что бы ни говорила мрачная и презрительная людская опытность, тот, кто сеет благодеяния, не всегда пожинает неблагодарность: Фуке имел большое число друзей, и кое-кто из них, разумеется, предал его, но было и много тех, кто остался верен ему, и, к чести литературы будет сказано, г-жа де Севинье, Мольер и Лафонтен оказались среди них. Более того, приверженцы Фуке не ограничились лишь тем, что восхваляли его, они еще и нападали на его врагов. Не смея винить короля, они винили Кольбера. Гербом Кольбера был уж, подобно тому как гербом Фуке была белка, — такие вот говорящие сами за себя гербы подарил им случай. После ареста Фуке стали изготавливать коробки с сюрпризом: в них находилась белка, а под вторым дном скрывался уж, который выскакивал оттуда и до смерти жалил белку прямо в сердце. Такие коробки мгновенно вошли в моду, и тот, кто их изобрел, заработал на этом целое состояние.
Поскольку Фуке имел друзей преимущественно среди литераторов, то именно литераторы нападали на Кольбера с наибольшим ожесточением. Вот один из сонетов, направленных против этого ставленника Мазарини, который, впрочем, именно посмертному покровительству кардинала был, наверное, обязан большей части преследовавшей его ненависти:
Кроме того, враги Кольбера внесли небольшое изменение в его герб: на нем был изображен уж, выползающий из болота, на которое бросает свои лучи солнце, и стоял девиз:
XXXVI. 1661 — 1666
Первого ноября 1661 года, за семь минут до полудня, королева родила в Фонтенбло дофина. Придворные в беспокойстве бродили по Овальному двору, ибо родовые схватки у королевы продолжались уже целые сутки, как вдруг король распахнул окно и закричал:
— Господа! Королева родила мальчика!
Людовика XIV не оставляла истинно королевская удача. Пиренейский договор положил конец великим войнам; Мазарини, подавлявший его волю, умер; Фуке, вызывавший у него зависть, пал; королева, которую он не любил, родила ему сына; мадемуазель де Лавальер, которую он любил, обещала ему счастье.
Так что везде царил покой, и потому можно было предаваться увеселениям, которых в резиденциях Людовика XIV становилось все больше.