Людовик XVI и Революция

В физическом отношении это был человек с довольно заурядной внешностью, приземистый и тучный. К счастью, огонь, всегда пылавший в глубине его огромного сердца, светился в его глазах и придавал яркость его лицу, которое, впрочем, несло на себе отпечаток доброты; все это, в сочетании с черным платьем без всякой отделки и судейском париком, постоянно давало придворным повод к насмешкам, что, впрочем, было совершенно безразлично г-ну де Мальзербу, полагавшему себя философом.

Кроме того, г-ну Мальзербу была свойственна причуда, свидетельствующая о бесхитростности его характера: он имел привычку устраивать камуфлеты и получал от них огромное удовольствие. Ну а поскольку далеко не все знают, что такое камуфлет, объясним, что же приносило г-ну де Мальзербу это огромное удовольствие.

«В этой стране, — говорит современный ему автор, — под камуфлетом понимают одну невинную шутку; она состоит в том, чтобы поджечь клочок бумаги и незаметно сунуть его под нос кому-нибудь, кто спит или же настолько сильно занят чем-нибудь, что не обращает внимания на происходящее вокруг».

Так что славный г-н де Мальзерб, строгий и суровый магистрат, каким нам представляет его история, эта притворно добродетельная жеманница, которую вот уже двадцать лет мы пытаемся приблизить к человеку, г-н де Мальзерб, повторяем, был далеко не таким, каким изображает его история: он и два часа не мог оставаться в покое, не устроив очередного камуфлета, что нередко приводило к странным и неприличным историям.

Мы приведем пример лишь одной такой истории.

Как-то раз один жалобщик явился с ходатайством к г-ну де Мальзербу, в то время президенту высшей податной палаты. Он стал рассказывать ему о своей долгой, сложной и щекотливой тяжбе, и г-н де Мальзерб с глубочайшим вниманием слушал его или делал вид, что слушает, а затем вдруг порылся у себя в кармане, вынул оттуда обрывок бумаги, поднес его к свече, зажег и сунул под нос рассказчику, который запнулся и удивленно посмотрел на судью.

— Ах, сударь, — промолвил г-н де Мальзерб, — тысяча извинений, но я не мог устоять перед искушением. Поверьте, что я, тем не менее, слушал все, что вы мне рассказывали, и сейчас вы получите доказательство этому.

И правда, он тотчас повторяет рассказ жалобщика, с полнейшей ясностью подытоживает суть дела и в тот же день докладывает его в суде.

В другой раз, председательствуя на судебном заседании, г-н де Мальзерб резко прервал адвоката в ходе его защитительной речи.

— Ах, черт побери, метр! — воскликнул он. — Мне бы очень хотелось кое-что узнать.

— Что именно? — с удивлением спросил адвокат.

— Когда вы закончите наводить на меня скуку?

— Господин первый президент, — произнес оратор, — мне очень жаль, но я исполняю свою должность. Исполняйте же вашу, терпеливо выслушивая меня, даже если будете умирать от зевоты; для этого вы здесь и находитесь.

Господин де Мальзерб поклонился с видом человека, признающего правоту сказанного, и умолк.

Разумеется, такой человек ни в коей мере не отличался честолюбием, и потому было нелегко побудить его войти в состав кабинета министров. Он и сам понимал, что будет выглядеть при дворе весьма странной фигурой. Он знал, что обладает искренностью и чуждым его веку простодушием. В его речах не бывало даже оттенка лживости, с которой легко мирились в обществе. Со стороны можно было видеть, образно говоря, развитие его мысли, как если бы вы следили через стекло за отлаженной и замысловатой работой какого-нибудь механизма; однако порой, следует сказать, присущее ему простодушие обращалось в мощную и неистовую силу, и сила эта проявлялась особенно в тех случаях, когда речь шла о благотворительности, свободе и прогрессе.

В своей любви к прогрессу г-н де Мальзерб заходил так далеко, что пожелал подняться вместе с Монгольфье в одном из первых воздушных шаров, которые тот создал.