Людовик XVI и Революция

Как только миновала зима, ночные празднества возобновились, однако посторонним являться на них было запрещено. Вечеринки на дворцовой террасе устарели. К тому же прошел слух, что те, кого королева удостоила беседы, не всегда соблюдали по отношению к ней уважение, которого она заслуживала. Так что эти развлечения сменились новой игрой, носившей название Décampativos. Во время нее сады Версаля и Трианона были ярко освещены. В том месте, куда вели все огни, высился трон из папоротника; на троне восседал выбранный царь, дававший аудиенции, державший собственный двор, вершивший правосудие и выслушивавший жалобы и пожелания своих подданных. Но какими же странными были эти жалобы и неслыханными эти пожелания! Царь изо всех сил старался угодить всем; к нему подходили парочками и так же удалялись от него. Когда все жалобы были поданы, все пожелания высказаны, царь, довольный, подобно Титу, проведенным днем, произносил заветное слово, пресловутое «Décampativos!».

Едва только это слово произносилось, каждая парочка бежала со всех ног к боскету, который более всего устраивал ее, и в течение двух часов никому не дозволялось появляться перед царским троном.

И потому, когда стало известно о второй беременности королевы, у графа Прованского на руках были все карты, и поклепы возобновились. Однако на этот раз счастливым любовником числился уже не г-н де Куаньи, а г-н де Водрёй. Господин де Куаньи производил на свет только девочек, в то время как г-н де Водрёй, напротив, зачинал только мальчиков, свидетельством чему служит последний ребенок г-жи де Полиньяк.

Так что королеве все предсказывали мальчика!

И в самом деле, как мы уже говорили, г-жа Жюль де Полиньяк родила в Париже, прямо в покоях г-на де Водрёя, где ее настигли схватки. В связи с этим великим событием, дабы королева была ближе к своей подруге, двор провел целую неделю в замке Ла-Мюэт; находясь там, королеве, никогда не знавшей меры в дружбе, было удобнее проявлять заботу о графине. Королева не покидала изголовья ее постели и в определенном смысле служила ей сиделкой; затем, желая облегчить ей выздоравливание, она подарила ей приданое для новорожденного, ценой в восемьдесят тысяч франков, к которому король прибавил такую же сумму наличными. Стоял вопрос о том, чтобы пожаловать роженице герцогство Майенское, что было сущим пустяком, стоившим всего лишь миллион четыреста тысяч франков. Господин Неккер воспротивился этому, но по гримасе, которую состроила ему после этого отказа королева, министр понял, что, если он не пойдет как можно скорее на мировую, с ним будет то же самое, что произошло за погода до этого с г-ном Тюрго, и первый предложил Марии Антуанетте подарить г-же де Полиньяк три миллиона серебром вместо этого проклятого герцогства.

Однако г-жа де Полиньяк не считала себя побежденной. Коль скоро ей не удалось получить герцогство, она потребовала, чтобы ее муж получил хотя бы герцогский титул. И г-на де Полиньяка сделали герцогом; затем, в связи с бракосочетанием дочери г-жи де Полиньяк и сына герцогини де Грамон, подарков посыпалось еще больше. Начиная с этого времени все было доступно Полиньякам и Грамонам: должности, епископства и церковные бенефиции; они располагали всем, пускали по ветру и распродавали все. К несчастью, их влияние не останавливалось на этом, а простиралось и на политику. Госпожа де Полиньяк имела во дворце собственные малые покои, где королева проводила все свое время и куда впускали только тех дам и кавалеров, которым предназначено было составлять двор, и куда даже королю позволялось войти лишь после настойчивых просьб, да и то иногда в ответ на эти просьбы, какими бы горячими они ни были, августейший проситель получал отказ.

Увы, именно на этих тайных сборищах обсуждались самые важные дела. Вопросы войны и мира, политика и финансы, отставки министров, степень их фавора и размеры доверия, которое им следовало оказывать, — все решалось там.

А впускали туда Людовика XVI лишь для того, чтобы он утвердил указы этого собрания, однако задуманные там планы бывали порой столь странными, что они пугали короля. И тогда он шел к г-ну де Морепа, но, поскольку королева сделалась другом графа, тот поддерживал ее, и Людовик XVI, видя, что его первый министр, старый противник Марии Антуанетты, придерживается того же мнения, уступал этому единодушию, которое, как ему казалось, служило порукой правильности принятого решения.

Между тем, как мы уже говорили, королева забеременела во второй раз. Слух об этой беременности распространился в начале 1781 года.

Двадцать второго октября королева родила первого дофина.

Как и следовало ожидать, в разгар всеобщей радости, которую вызвало это рождение, оно подняло и целую волну гнусных песенок и отвратительных водевилей, ибо в дневнике Башомона мы читаем:

«19 апреля 1782 года.