Феликс. Не понимаю, почему ты решил, что это невозможно! Нет, жаль, что мы с тобой не похожи.
Гремит гром, на улице что-то трещит. Лоран вскакивает на ноги, напряжённо смотрит в сторону, в которую ушла Анна.
Лоран. Анна?
Возвращается Анна с ветками в руках.
Анна. Черепицу ветер сдувает.
Лоран. Ты побледнела. Тебе чем-нибудь помочь?
Анна. (резко) Оставь.
Лоран. Нехорошее у меня предчувствие. Видит бог — лучше нам уйти.
Анна. Куда?! Никто не знает, какой доброжелатель встретит нас в лесу, я не говорю о милости погоды!
Лоран. Если на нас всё обвалиться?
Феликс. (безразлично) Значит, судьба такая.
Лоран. Веришь в судьбу?
Феликс. (закатывая глаза) Нет, я нигилист, всех призираю и ем на завтрак младенцев! Верю в судьбу, отчего бы и нет?
Не сказать, что Феликс совсем уж не испуган. По большей части он просто сохраняет видимость. Анна откровенно злится, Лорану грустно от его неспособности хоть что-то предпринять. Что-то снова трещит. Дождь становится тише, но ненамного.
Анна. Там что-то случилось. Феликс, сходи, посмотри.
Феликс. Опять!? Прекратите раздавать мне указы, кто вы такие?! (Анне) И попробуй только свои серпы в руки взять!
Лоран. Феликс, подумай сам! Кто оценит ситуацию трезвее нас?
Анна. (язвительно) Ваше высокоблагородие.
Феликс. Мне это начинает надоедать…
Лоран. Давай, я с ней останусь на всякий случай. Разговор продолжим потом.
Феликс вздыхает и уходит.
Лоран. Чего ты испугалась?
Анна. Ничего.
Лоран. Обманываешь.
Анна. А ты лезешь не в своё дело. Не люблю такую погоду. Вся повязка промокла.
Анна трогает замотанный глаз.
Лоран. Сними, если тебе станет удобнее.
Анна. Разбежался. Это не то, что кому-то надо видеть, поверь мне.
Лоран. Стесняешься?
Анна. Нет.
Лоран. Если тебе интересно, у меня есть ткань.
Лоран лезет в карман, достаёт чёрную ленту, протягивает её Анне. Она отворачивается, снимает старую повязку. Лоран хочет посмотреть на её глаз, но каждый раз сдерживается. Анна пытается снова обмотать глаз, но её руки трясутся. Она их опускает, вздыхает.
Анна. Лоран?
Анна протягивает Лорану ленту, поворачивается. Глаз её перечёркнут широким шрамом. Лоран обматывает глаз Анны новой повязкой.
Анна. Я сама виновата. Надо было быть тише.
Лоран. В смысле?
Анна. Я про глаз.
Лоран. Почему так получилось?
Анна. В нашей семье было много детей. Родители нас всех любили, но прокормить не могли. Не знаю, надо их в этом винить или нет. Потом по городу зараза прошла, лет восемь назад, ты помнишь, может быть.
Лоран. Да, такое забудешь. Тогда много полегло.
Анна. Моей семьи это тоже коснулось. На лекарства нужны были деньги, и тогда я начала воровать. Не у всех. Только у тех, у кого денег было более чем достаточно. И вот, в одну ночь я залезла в дом кузнеца, свалила на пол какую-то жестяную штуку. Он быстро пришёл и…не стал церемониться. Хотел дать по рукам, попал в глаз чем-то…даже не помню чем.
Лоран. Что стало с твоей семьёй?
Анна опускает взгляд. Лоран заканчивает заматывать её глаз.
Лоран. Я буду молиться за них.
Анна. В этом мало толка. Где был твой бог, когда моя семья страдала? (Издаёт сдавленный смешок). Где он был, когда я молилась? У меня денег не было даже на нормальные захоронения, у меня — ребёнка… За нашу нищету я ненавидела всех: начиная от безразличных соседей, заканчивая… да закончить некем — всех я ненавидела.
Анна немного отходит от него, неловко переминается с ноги на ногу.
Лоран. Но зачем тебе воровать теперь? Ладно ребёнком — нужда была, а сейчас…?
Анна. Она и сейчас есть. Только я ещё в поле работаю, там законно… А ворую я не для себя. Я живу в рабочем районе, там грязно, там…ну…плохо. Там много беспризорников. Мне их жалко. Иногда даю им деньги. Честно говоря, я в свой район возвращаюсь только из-за них.
Лоран. Не любишь там жить?
Анна качает головой.
Лоран. Знаешь, я тоже один живу. У меня дом есть, недалеко от церкви. Я там остаюсь, когда хочется одному побыть, почитать, отдохнуть… Если когда-нибудь ты не захочешь возвращаться к себе — заходи.
Анна. Это очень некрасивое предложение.
Лоран. (сконфуженно) Я не хотел тебя оскорблять… Просто… Ну… Ох, я не умею говорить верно.
Анна усмехается, смотрит в сторону.
Анна. И я всё-таки исповедовалась.
Лоран. Стало легче?
Анна. Не знаю. Не верю, что что-то во мне сильно поменяется.
Лоран. И, поверь, ничего не поменяется только из-за этого. А так, кто знает, может бросишь своё, как ты говорила, увлечение.
Анна молчит.
Анна. Лоран.
Лоран. Что?
Анна. Имя у тебя красивое. Необычное. Ты не местный?
Лоран. Иностранец, представь. Мои родители отправили меня сюда на корабле. Продали.
Анна замирает.