Лиза из Ламбета. Карусель

Но боги словно позавидовали их недолгому счастью, и по прибытии в Рим Герберт, уставший во время путешествия, почувствовал себя хуже. Погода стояла холодная, дождливая, мрачная. И каждое утро, когда открывали ставни, Герберт взволнованно смотрел на небо. Видя, что оно по-прежнему серое и затянуто облаками, он со стоном отчаяния поворачивался лицом к стене. Белла тоже с болью в сердце ждала солнечной погоды, думая, что это может хоть немного улучшить состояние мужа, ибо она оставила всякие надежды на его полное выздоровление. Доктор объяснил, каково состояние его легких. После осмотра Фрэнка левая сторона, прежде здоровая, тоже поддалась болезни, судя по всему, прогрессировавшей с устрашающей скоростью.

Но погода наконец изменилась, и теплый ветер февраля бесшумно задул над старыми камнями Рима. Небо опять стало голубым и казалось еще более ярким благодаря белоснежным пушистым облакам, проносившимся под его сводом с грацией танцовщиц. Площадь Испании, на которую выходило окно Герберта, сверкала множеством цветов; натурщицы в сельских платьях бродили среди шедевров Бернини, и запах цветов и весны проник в комнату больного.

Вскоре Герберту стало намного лучше: теперь его, в отличие от последних дней, когда он совсем упал духом, охватило безудержное веселье. Ненавидя Рим — город, где его настигла болезнь, он был убежден: требовалось лишь сменить место, чтобы его выздоровление завершилось. Он так яростно настаивал на отъезде в Неаполь, что доктор согласился с этим, и они отправились дальше на юг.

Они прибыли в Неаполь уже не как двое беззаботных детей, а как женщина средних лет, измученная беспокойством, и умирающий юноша. Состояние Герберта выдало себя тем, что он совершенно потерял былую жизнерадостность, так что новые места, в которых он оказывался, не вызывали новых эмоций. Его удручали церкви Неаполя, белые и золотые, как танцевальный зал XVIII века, ставшие молитвенными домами для целого поколения, вера которого являла собой лишь легкомысленное идолопоклонство. Статуи в музее казались безжизненными, да и сам вид — великолепный венец всех итальянских пейзажей — нисколько его не трогал. Герберт, совсем недавно пылавший энтузиазмом, теперь оставался безучастным ко всему, что видел в Неаполе. Теперь он страстно желал еще больше удалиться от дома — побывать в стране, которая больше других — даже больше Италии — распаляла его воображение. Он жаждал перед смертью увидеть Грецию. Белла, опасаясь ухудшения состояния, старалась его отговорить, но вскоре поняла, что муж настроен весьма решительно.

— Тебе легко рассуждать! — воскликнул он. — У тебя еще куча времени впереди. А у меня есть только сегодня. Позволь мне поехать в Афины, и тогда у меня не останется чувства, будто я так и не увидел всю красоту мира.

— Но подумай, насколько это рискованно.

— Давай наслаждаться настоящим. Какая разница, умру я здесь, в Греции или где-то еще? Позволь мне увидеть Афины, Белла. Ты не представляешь, что это значит для меня. Разве ты не помнишь ту фотографию Акрополя, которая висела у меня в комнате в Теркенбери? Каждое утро, просыпаясь, я смотрел на нее, а вечером она была последним, что я видел, прежде чем задуть свечу. Я уже знаю там каждый камень. Хочу вдохнуть воздух Аттики, которым дышали греки. Хочу увидеть Саламин и Марафон. Иногда я так неистово жаждал попасть туда, что это причиняло почти физическую боль. Не препятствуй моему последнему желанию. А уж потом ты сможешь делать со мной все, что пожелаешь.

В его голосе слышалось такое томление и отчаяние, что Белла, как ни страшилась путешествия, не смогла устоять. Доктор в Неаполе предупредил ее, что в любую минуту может произойти трагедия, и она больше не гнала от себя мысли о том, как разрушительно страшен недуг Герберта. Сам он в зависимости от течения болезни иногда находился в глубочайшей депрессии, а порой, когда выдавался погожий день или он хорошо высыпался, вновь приходил к убеждению, что вскоре окончательно выздоровеет. Он считал, что если сможет избавиться от кашля, раздиравшего грудь, то почувствует себя просто замечательно. Белла испытывала жесточайшие муки, слушая о его уверенных планах на будущее. Он надеялся провести лето в Валломброзе среди зеленых деревьев и, купив путеводитель по Испании, составил маршрут на следующую зиму. С улыбкой и дружескими шутками Белла была вынуждена обсуждать планы, которые, как она знала, целиком и полностью разрушит смерть.

— Два года на юге должны меня исцелить, — однажды заявил Герберт. — А потом мы поселимся в маленьком домике в Кенте, где будем смотреть на луга и желтую кукурузу и заниматься вместе какими-нибудь интересными делами. Я собираюсь написать действительно хорошие стихи, теперь уже не для себя, а для тебя. Не хочу, чтобы ты когда-нибудь подумала, будто напрасно потратила на меня свои силы. Разве не прекрасно было бы прославиться! О, Белла, я надеюсь, когда-нибудь ты сможешь мной гордиться!