Ло. Лётная школа

Старенький доктор и такая же медсестра ждали нас на пороге медчасти. Муж и жена, они понимали друг друга без слов. Иван, всем и всегда свой в доску, потопал прямо в перевязочную. Но когда доктор принялся разрезать кровавые бинты, мужественный комэск поспешно удалился. Открытые раны не всем по плечу. Залетела в голову шальная мысль: Маркуше бы здесь понравилось. И вид, и запах.

— Смотри! Нет, ты только посмотри!

— Не кричи, я вижу.

— Надо доложить по инстанции.

— Не смей! Он просто раненный мальчик, так и станем поступать.

— Как?!

— Лечить. Оказывать медицинскую помощь. Остальное нас не касается.

— Да зачем ему наша помощь, дорогой мой! Рана затянется сама через пару часов. Ты знаешь это все не хуже меня.

— Ничего не знаю, сестра. Делаем свою работу. Колем анестезию и достаем пулю.

— Револьверная. Семь шестьдесят две. Наган, похоже… — тускло звякнуло металлом об металл.

Двое взрослых людей в бирюзовых халатах переговаривались надо мной, словно я лежала под общим наркозом. Я пошевелилась.

— Цыц! Лежи неподвижно, курсант. Иначе кривой получится шов! — прикрикнул на меня сердито врач.

— Кривой! — хмыкнула его ассистентка, — тут черт те что получается.

Рука отнялась снова, теперь от чудо-препаратов. Я замерла. Слушала, как скрипят иглы и скобы, протыкая мою шкуру, стягивая концы уродливой дыры на левой ладони. Древняя медсестра преувеличивает. Пока зарастет дыра, пройдет часа три. Возможно, пять. Главное, не забывать потом ныть от боли и менять повязку.

— Спасибо, — сказала я, когда они закончили, — я пойду.

— Иди, — согласился старый мужчина и впервые посмотрел мне в глаза. Взял со стола экспресс-тест крови и выбросил в утилизатор.

Рассвет приготовился. Выкрасил розовым верхушки пологих гор с восточной стороны. Ветер лез в сыроватую от недавнего пота одежду. Конечно, я хомо верус и все такое, но мерзла, как обычный человек. Брела потихоньку домой в эскадрилью. Я умею менять дома. Один на другой. Я быстро привыкаю.

Эспо на своем любимом кабриолете догнал меня у самых дверей казармы.

— Есть хочу, — подумала я вслух.

Комэск кивнул, и мы направились к нему.

В отличие от барона, с его армейским аскетизмом, Эспо жил с комфортом. Две комнаты, спальня и гостиная. Старинный камин, ковер на полу, мягкие кресла. Я поглядела на чудесный темно-красный велюр обивки, потом на себя в кровавых пятнах по всему полю и решила пойти переодеться. Хозяин апартаментов не стал возражать.

— Знаешь, Лео, мне тебя искренне жаль, — начал Эспозито. Налил себе любимый драй в стакан на две трети. И мне тоже. — Коньяка нет, сори.

— Да ладно, я переживу, — я радостно засмеялась. Теплый душ сотворил из меня нового человека. Ладонь зудела, зарастая.

Между креслами обнаружился удобный столик, уставленный изыскано-мужским набором еды. Консервированные свиные языки в желе, колбаса, сыр, оливки. Крупно порезанный хлеб. Пяток вареных яиц ласкали взор половинками под соусом провансаль. Откуда?

— Угощайся, малыш. И я не коньяк имел ввиду, — тонко улыбнулся гостеприимный хозяин, пятерней заводя черные пряди волос назад.

— А что? — беспечно поинтересовалась я, засовывая в рот поочередно оливку, салями и яйцо. Вкусно!

— Твои отношения с Кей-Мерером, — Эспо смотрел грустно, как я кашляю, подавившись. Протянул стакан холодной воды. — Вернее, твои попытки ему понравиться, Лео. Это безнадежно, малыш. Мне жалко тебя до слез.

Я напилась и отдышалась. Сделала глоток алкоголя. Я не поняла. Неужели все настолько очевидно? Он знает про нас с бароном, мой наблюдательный комэск, или догадки строит? Вилами рисует по воде. Стоп! Ведь нет никаких нас с Максом. Я примчалась его спасать, словила сначала по физиономии и матерный выговор потом за то, что вылезла вперед без приказа. Нет ничего.

— Почему? — задала я самый тупой вопрос во Вселенной.

— Знаешь, Ло, у меня на родине нормально относятся ко всем вариантам любви. Какая разница? Лишь бы люди были счастливы. Но Кей-Мерер не такой…

Я слушала набившие уже оскомину рассуждения про то, что есть люди и бароны, геи и нормальные, и тп. Эспо незаметно подливал мне мартини, пил с удовольствием сам, разглагольствовал и поучал:

— Ты должен затвердить себе главное, малыш. Никогда он не оценит твоего прекрасного отношения, птенчик Ло. Ни-ког-да. Кей тупо не видит ни чьих подвигов и воспринимает их, как само собой разумеющееся. Он с детства привык, что мир вертится только для его удовольствий, интересов, планов…

— А ты труханул сегодня не по-детски, комэск, — сказал я поперек стройной речи, — если бы не Иван со своим калашом, то еще неизвестно, как все повернулось. Бы.

— Он опоздал! — ничуть не смутившись, сказал Эспо, — я позвонил ему сразу. Ты про свои шуры-муры с Кацманом не закончил рассказывать, а я уже его вызвал! Где он шлялся двадцать минут?

— Шуры-муры? С Изей? — я задохнулась снова, теперь уже от смеха и упала на спинку мягкого кресла. Голова слегка кружилась. От потери крови? Или? Всегда подозревала, что вермут — коварная вещь.