Лобовая атака

Как все сложно. Проще только сам бой. Обычный встречный танковый бой. Выйти на сближение, развернувшись в две линии, не больше. Три головных и четыре машины во второй линии. Интервал укороченный в сто метров. Не развернешься. Поле всего-то длиной три километра. И шириной чуть меньше одного. И рельеф простой. Немцы нас бояться не будут, начнут расстреливать, как в тире. А мы им этого не дадим. У них максимальная скорость 32 километра в час по ровной местности, по шоссе. Это Соколов помнил еще с занятий в танковой школе. А «тридцатьчетверка» на шоссе развивает больше 50 километров в час. И по техническому паспорту по пересеченной местности, по грунтовой дороге – до 36 километров в час. Скорость поворота башни у немцев больше только у двух машин из пяти, у остальных такой же ручной маховик, как и на советских танках. Но у «тридцатьчетверки» скорость ручного поворота башни все равно выше. И пушки у немцев низкоскоростные. Их орудия Kampfwagenkanone (KwK) 37 L/24 проектировались и предназначались для стрельбы фугасными снарядами по бетонным укреплениям. Эти тонкости отличник боевой и политической подготовки курсант Соколов выучил в свое время назубок. И помнил теперь младший лейтенант Соколов.

Семь танков взревели двигателями и, выбросив клубы сизого дыма, стали разворачиваться, собираясь двинуться колонной в другую часть поля. Подпольщики и танкисты из экипажа Соколова очень надеялись, что «тридцатьчетверки» пойдут в то самое место, где их сейчас ждали. Лишь бы у немцев не изменились планы.

Танки шли одни. Ни грузовиков с солдатами, ни автоматчиков на броне, ни бронетранспортеров сопровождения. Немцы так верят бывшим пленным? Нет, они уверены, что жить этим русским осталось недолго. Выхода с полей, кроме как через Русинку, у танков нет. Чего немцам опасаться, когда в русских танках только бестолковые снаряды.

– Я пошел, ребята, – поправляя пилотку, сказал Соколов.

– Может, все же все вместе, а? – спросил Логунов. – Все-таки впятером – не один.

– Нет, сержант, я сам, – твердо заявил Соколов.

Он вышел из-за деревьев. Даже если за танками и наблюдают сейчас немецкие операторы, которые будут снимать фильм, то они далеко и вряд ли разглядят одного человека, который встречает танки у леса. Операторы сейчас как минимум в нескольких сотнях метров впереди. И они хорошо укрыты. Если бы не предполагалось смертельного исхода для русских, то, скорее всего, операторы с камерами ехали бы параллельно с танками, выбирая лучшие ракурсы. А здесь предполагается убийство.

Соколов вышел и поднял руку. Первый танк повернулся боком и остановился. Остальные шесть машин делали круг, выстраиваясь на краю поля в линию по направлению атаки.

Соколов медленно шел к танку с бортовым номером 106. Потом он увидел свою «семерку», и сердце сжалось так, будто он встретил боевого друга, которого считал погибшим. Но для нежностей не было времени. В башне открылся люк, и оттуда высунулся танкист в ребристом шлеме с красным безбровым лицом.

– Я младший лейтенант Соколов, – громко заговорил Алексей, пытаясь перекричать рев танкового двигателя. Он понимал, что танкист опасается подвоха и не глушит двигатель. – Я командир танкового взвода, со мной экипаж вон того танка, под номером 077.

– И что? – неприязненно поинтересовался старшина. – Вылезти и честь тебе отдать? Или в темечко облобызать? Командиры, вашу в душу и в матчасть.

– Старшина, вас предупредили рабочие с завода, которые чинили танки. Вам сказали, что готовят немцы? Вас перебьют безоружных в этом поле. Все сожгут и снимут в кино вашу смерть. А потом по всей Германии будут крутить пленку про то, какие никчемные советские танки и танкисты и как легко их подбивать. Кино будет снимать человек из Берлина, из их Министерства пропаганды. Понимаешь?

– А почему я тебе должен верить?

– А кому ты поверил?! – заорал взбешенный Соколов. – Ты немцу поверил, в танк залез. А своему не веришь? Командиру Красной Армии не веришь? Да я давно бы уже у своих был, если бы оказался таким подонком, которым ты меня считаешь. А я остался. И весь экипаж вон той «семерки» остался, чтобы свой танк спасти и вернуть в строй. Мы не бросаем своего оружия и не заключаем соглашений с врагом. Понял?

Старшина, стиснул зубы, застонал и ударился лбом о крышку люка. Видно было, внутри у него идет борьба, что он никак не может решиться поверить и принять решение. Слова младшего лейтенанта смутили его, они были справедливыми и сейчас сильно бередили душу танкиста. Но что они меняли, эти слова? Они так словами и оставались. А решение ему надо было принимать сейчас. Ему поверили танкисты этих семи экипажей, они пошли за ним, потому что он был самым авторитетным, уважаемым, у него за плечами была финская война. Старшина молчал и думал. И тогда Соколов выложил свой последний козырь.

– Коля, неси! – крикнул он, оглянувшись.

Из леса вышел Бочкин с двумя бронебойными снарядами. Он подошел к лейтенанту и встал рядом. Соколов взял один из снарядов и поднял его над головой.