Лодка в протоке

А жена Мирошника тоже ещё до пурги уехала в город на попутном грузовике — торговать клюквой и кедровыми орехами. Выбрала время, пока корова не доится. Уехала и закуковала: теперь ждёт, когда дорогу расчистят.

Заходить же без хозяев было опасно: через весь двор бегал огромный цепной пёс Гром. За плотным забором Грома не было видно, только по ржавой проволоке быстро ездила толстая железная скоба — туда-сюда, туда-сюда.

Надейка заглянула в прорезь, через которую кольцо соединялось со щеколдой, и поразилась: Гром, лохматый рыжий пёс, похожий на медведя, вёл себя как последний глупый щенок. Громыхая

цепью, он носился по двору и таскал в зуоах тот самый голубой конверт!

Видимо, пёс решил, что эта бумажка с незнакомым запахом свалилась с неба специально для его, Громовохц забавы; он то трепал письмо, то бросал на снег и ложился сам, прикрывая конверт обеими лапами. Удивительно, что конверт ещё оставался конвертом: видно, из прочной бумаги был склеен.

— Г ром, что ты делаешь? — вскрикнула На-дейка.

Пёс вздрогнул, выронил из зубов письмо и метнулся к калитке. Надейка невольно отшатнулась, увидев прямо перед прорезью страшную, оскаленную пасть. Гром лаял яростно, хрипло, он конфузился, что его застали за таким легкомысленным занятием, и теперь старался доказать, какой он свирепый.

Подошла почтальонша тётя Клава.

— Ой, деткн, я туда не пойду! — сказала она.— Меня уже пять раз по селу собаки кусали, чтоб ещё эта сатана цапнула...

— А как же письмо, тётя Клава?

— Письмо? Ну что письмо? Не съест же он его! Хозяин вернётся, тогда и зайду.

Л.

Тётя Клава ушла, а ребята всё топтались возле Мирошниковой калитки. Ромка сбегал домой, принёс большой шест. Ваня Трактор подсадил его па забор, и Ромка попытался шестом подвинуть письмо к калитке. Но Гром ухватил шест зубами и с такой яростью и силой рванул его, что, держи Ромка шест покрепче, он и сам бы свалился во двор к Мирошни-ку. Но упал только шест, а Ромка сполз к испуганным друзьям.

— И впрямь сатана!—сказал Ваня.— Злой, как сам Мирошник. Я летом перемёт поставил на Кривой протоке, а там, оказывается, он всегда ставил. Так он мне всю снасть порвал. А ругался как!

— Кто, Гром ругался? — спросил Женька, который никогда не упускал случая съехидничать.

— Да нет, не Гром,— пояснил Ваня.— Гром на цепи, он на реку не бегает. Сам Мирошннк ругался.

— Хоть бы Мирошничиха была дома,— вздохнула Нюся.— А то сидит в городе...

— И чего её на самолёте не привезли! — подхватил Женька.— Спустили бы на парашюте прямо во двор, как вот это письмо.

Все расхохотались, представив, как костлявая Мирошничиха, обвешанная мешками и корзинками, плавно спускается с парашютом на крышу собственного дома, а потом съезжает вниз.

— Что бы тогда Гром делал! — задыхалась от смеха Надейка.— С перепугу в конуру залез бы, наверно!—И тут же хлопнула себя по лбу:—Ура! Придумала!

— Что придумала? Что? — бросилась к ней Нюся.

— Пошли, Нюся, к нам! А вы подождите! — приказала она мальчишкам.

— Чего ещё,— забурчал Ваня.— Идёмте лучше в школу, а то влетит от Тамары Константиновны. Урок-то уже начался.

— Да нет, подождём,—сказал Ромка.— Посмотрим, что она придумала.

Надейка и Нюся притащили два ведра, таз и цинковую ванночку.

— Это зачем? — фыркнул Женька.— Грома купать, что ли?

— Погоди ты,— сказал Ромка. Он кое-что начинал уже соображать.

Надейка распоряжалась. Она сунула Ромке и Женьке по ведру, Ване — ванночку, а Нюсе оставила таз.

— Вверх дном держите,— приказала она.— И барабаньте что есть мочи! Ну, начинайте!

и

— Сама бы и барабанила, раз охота,— бурчал Ваня.

— Ладно тебе! — прикрикнула Нюся.

Ваня ещё побурчал, а потом поудобней ухватил ванночку одной рукой, а другой так грохнул по дну, что просто удивительно, как оно не вылетело.

Вам! Вам!

Бим-бам-бам! Бим-бам-бам! — забарабанили все.

Нет, эту музыку невозможно передать даже на нотной бумаге. Кому интересно, пусть попробует сам одновременно бить по дну ванны, таза да ещё по двум вёдрам. Только вряд ли ему от старших поздоровится. Когда музыканты вошли во вкус, лязг жести стал невыносимым — хоть уши затыкай. Тогда На-дейка распахнула Мирошникову калитку, и все увидели, что Гром, свирепый Гром, распластавшись на снегу, прижав уши к затылку и вздрагивая при каждом «бим-баме», уползает в свою конуру.

Ребята заплясали, как дикари, под свой дикарский оркестр. Дрожа всем телом, жалобно скуля, Гром забился в конуру и закрыл морду лапами.

Дав знак, чтобы продолжали барабанить, Надей-ка не прошла — проплыла на середину двора, подняла письмо и так же медленно, пят.ясь, не спуская глаз с Грома, вышла и захлопнула калитку.

Ванночка, вёдра н таз разом упали в снег, а ребята покатились со смеху. Снова загремела цепь, засновала скоба по ржавой проволоке, и раздался хриплый, клокочущий лай: Гром пришёл в себя.

— Надейка! — плясала Нюся.— Как же ты додумалась?