Лодка в протоке

Тогда Николай Васильевич выходил из «газика» и налегал плечом:

— Но-о! Пошёл, бедолага!

Ромка тоже выскакивал из машины и тоже налегал плечом. Надейка сидела рядом с шофёром и изо всех сил упиралась в железную скобу перед собой; казалось, что она толкает «газик» изнутри.

— Пошёл, пошёл, бедолага! — повторял Ромка вслед за отцом.

Наконец «газик» трогался, отец и сын бежали следом ещё немного, а потом вваливались в кабину, как медведь с медвежонком. Они и одеты были оба в медвежьи чёрные шубы.

Ромка старался во всём подражать отцу: так же сдвигал над переносицей кустистые брови, так же сдержанно улыбался, так же широко шагал.

Наконец «газик» одолел подъём и стал спускаться в лощинку, где была расположена звероферма.

На звероферму Надейка попала в первый раз. Она с любопытством рассматривала чёрно-серебристых лисиц, которые сновали в проволочных клетках. Клетки стояли на высоких колышках, и солнце просвечивало сквозь них; лисьи тени мелькали на снегу. К каждой клетке примыкал дощатый домик, туда лисы прятались в плохую погоду.

Хотя бы одну лисичку погладить — такие у них пушистые тёмные шубки, так красиво серебрятся они в лучах низкого солнца, будто припорошённые инеем!

— Дикий народ,— солидно сказал Ромка, видно подражая отцу.— Видишь ограду? — Он указал на частокол из лиственничных жердей.— На полметра в землю врыта. Если убежит какая лиса из клетки, не сможет подкопаться, в ограде останется.

Многие клетки ещё пустовали. Вот-вот должны были привезти новую партию лис. Работники зверофермы спешно подлаживали старые клетки, заканчивали новые. Николай Васильевич не стал отвлекать людей от дела, только роздал свежую почту и сам взялся за молоток.

Ромка и Надейка сначала вертелись возле — подавали гвозди, инструменты, а потом нашли новое развлечение. Проволочная сетка для клеток была свёрнута в большие рулоны, лежавшие на снегу. Весело было прыгать с рулона на рулон; сетка пружинила и подбрасывала вверх.

Немного погодя ребят потянуло в тайгу — она была совсем рядом, за воротами.

— Далеко не уходить! — сказал Николай Васильевич. — Чтоб я вас не искал.

— Мы только на эту сопку,— указал Ромка.

Подъём на сопку начинался сразу же за частоколом. Снегу на склоне было меньше, чем в низине, только трудно было пробираться сквозь цепкий кустарник.

Тайга недоверчиво приглядывалась к маленьким гостям. Потом подобрела. За кучей бурелома ребятам открылись два барбарисовых куста, усыпанных ягодами: ягоды были кисленькие, приятные.

Зеленоватый волокнистый лишайник свисал клочьями с деревьев, иногда чуть не до земли, и тогда деревья напоминали бородатых волшебников из зимней сказки.

Зверофермы уже не было видно — ребята зашли на другую сторону сопки.

Неожиданно исчез Ромка. Только что шёл позади Надейки, она слышала его шаги. А тут оглянулась — нет Ромки.

— Ромка! — крикнула Надейка.—Ром!

Солнце осталось с той стороны сопки, здесь было

сумрачпо и очень тихо.

— Ромка, не балуйся!

Девочка обежала огромный старый кедр — может, Ромка за ним спрятался. Ромки не было. Растерянная, она прислонилась к стволу. Вдруг над головой у неё что-то зацарапалось, закряхтело. Девочка взглянула вверх и обмерла: к ней тянулась чёрная мохнатая лапа...

— Ай!—вскрикнула Надейка, отскакивая от дерева.

— Уф-ф-ф...— Из дупла выглядывал смеющийся Ромка и, как дрессированный медведь, отдавал честь мохнатой лапой. Шуба-то у него медвежья, а пальцы он втянул в рукав — вот и показалось На-дейке, что это лапа...

— Нисколечко не смешно!—обиделась Надейка.— Нисколечко!

Повернулась и пошла.

— А это настоящая берлога! — крикнул ей вслед

Ромка, соскочив на землю ы стряхивая с шубы приставшие гнилушки.

— Ну да-а-а...— протянула Надейка, но вернулась. Она знала, что здешний гималайский медведь обычно зимует в дупле, и ей, конечно, захотелось рассмотреть берлогу.

— Смотри!—показал Ромка.— Вот он когтями царапал. А вот шерсть, видишь? Это не от моей шубы, это медведь оставил.

— Как же ты туда полез? — испугалась Надейка.— А если б там медведь сидел?

— Мы бы с ним поборолись,— похвастался Ромка, но потом признался: — Я знал, что эта берлога пустая. Мы с папой сюда ходили прошлым летом, когда звероферму начали строить. Он мне и показал. Теперь больше здесь никакой медведь спать не будет.

— Потому что близко люди? — спросила Надейка.

— Не только потому. Видишь, дыра внизу, почти у самой земли. Это медведь прогрыз, когда весной выходил. Испортил дупло косолапый дуралей.

— Пойдём, нас, наверно, ждут,— сказала Надейка.

— Сейчас, только к Чистому ключу спустимся, ладно? В нём вода очень вкусная.

Хватаясь за кусты, чтобы не сильно разогнаться, они побежали под гору, туда, где из-под корней могучих кедров выбивалась и журчала по камешкам прозрачная звонкая вода.

ГИБЕЛЬ СЛАСТЁНЫ

Тихо ночью в лесу. Только снег осыпается с веток, и они вздрагивают, выпрямляясь. На пнях снежные нахлобучки больше самих пней.

Трудно зайцу прокладывать тропу в свежем снегу, а ничего не поделаешь. Лучше б этой пурги не было: такие хорошие тропы замела бездельница.