Лодка в протоке

Однажды — им тогда года по четыре было, может, чуть больше — Ромка с Надейкой наделали переполоху. Зачинщицей всегда была Надейка, а Ромка её во всём слушался. Сначала они играли в траве возле дома, потом надоело. «Пойдём в лес охотиться»,—сказала Надейка. «Пойдём»,—согласился Ромка. Они взялись за руки и отправились по каменпс-той тропинке за Лысую сопку, куда в это время заходило солнце. Никто им не попался по дороге, они дошли до кустов.

«Здесь твой папа охотится,— сказала Надейка.— Давай его звать!»

Вместе они стали кричать: «Папа! Папа!» Никто не отзывался. Пошли дальше по тропинке. Зашелестели листья. Ребята остановились. Какой-то зверь смотрел на них из дубняка немигающими жёлтыми глазами. «Это волк!» — сказала Надейка. Потом подумала и сказала: «Или медведь. Давай его убьём». Они подняли палки, как ружья, нацелились в жёлтые глаза и стали кричать: «Бах! Бах!» Кусты зашелестели, зверь стал удаляться. «Промазали»,— сказал Ромка. Больше никакая дичь им не попадалась.

Стали сильно кусаться комары, и Надейка сказала: «Пошли домой».—«Пошли»,—согласился Ромка.

Возле Лысой сопки их встретила перепуганная Любовь Михайловна. Она и плакала, и смеялась, сейчас же нашлёпала Ромку, но он не заревел, он был парень мужественный, а заплакала Надейка — обиделась за товарища.

А вечером Николаю Васильевичу, Ромкиному отцу, сообщили, что возле Лысой сопки объявился какой-то зверь, ворует поросят и даже на телёнка па-пал, только корова отбила, и телёнок прибежал домой весь искусанный и порванный когтями.

Николай Васильевич подстерёг и убил зверя. Это оказалась рысь. Когда Ромка увидел убитую рысь, он сказал отцу: «Мы уже на неё с Надейкой охотились, только промазали».

Даже у Николая Васильевича, бывалого охотника, мурашки по спине побежали. Конечно, рысь на человека нападает очень редко, но такие малыши... Однако виду не подал, посочувствовал: «В следующий раз попадёшь. У тебя, сынок, наверно, мушка выше прицельной планки была»,

Сейчас Ромка уже умеет стрелять из настоящего ружья, только отец пока не разрешает ему охотиться: на сильного и хищного зверя опасно, а на уток и зайцев — тоже, говорит, рано.

— Почему? — негодует Ромка.— Боишься, что я с ружьём не справлюсь?

— Справиться-то справишься,— отвечает отец,— Да не в этом дело. Ты прежде научись жалеть зверей, помогать им, а охота от тебя не уйдёт.

В ГОСТЯХ У ТАЙГИ

Домашних заданий в этот день было мало, и все не трудные. Надейка управилась быстро. Взглянула на часы. Десять минут третьего. Ой какой большой день ещё впереди!

С улицы позвали. Надейка открыла форточку, выглянула: у забора стоял Ромка.

— Хочешь в тайгу?—спросил он,—Папа едет, меня берёт и тебя, если захочешь.

— А тётя Капа? Надо сбегать в школу спроситься.

— Ты ей из папиной конторы позвони. Одевайся быстрей.

Возле своего двора Ваня и Нюся Стрижко пилили не очень толстое бревно.

— А им можно поехать? — спросила Надейка.

— Наверно, можно,— неуверенно ответил Ромка.— Ладно, я папу попрошу.

Но Ваня отказался:

— Чего мы в той тайге не видели! И мамка не пустит. Дрова кончились. Надо напилить, наколоть.

Ваня в доме оставался за старшего. Кирилл Стрижко месяц как был со своей охотничьей бригадой в необычной командировке: ловил живых соболей в дальнем Соболином заповеднике. Несколько партий соболей уже привезли на вертолёте и выпустили в тайгу в угодьях Кедровского промхоза.

Промхоз — это значит промысловое хозяйство. Тайга богата зверем, птицей, кедровым орехом, ягодой; озёра и реки — рыбой, ракушкой-жемчужницей. Нужен хозяйский глаз, хозяйские руки, чтоб не переводился зверь, множилась рыба, чтобы вместо срубленных кедров вырастали новые и никогда не скудело таёжное богатство.

Ромкин отец, Николай Васильевич, был раньше бригадиром охотничьей бригады, а недавно его выбрали парторгом промхоза, и забот у него прибавилось: промхоз объединял несколько таёжных посёлков, владения его раскинулись на сотни километров.

Капитолина Ивановна разрешила Надейке ехать, только спросила, тепло ли она одета.

— Я в лыжном костюме, тётя Капа! — кричала в трубку Надейка.— А поверх ш^ба! Валенки? Сухие! Мы только до зверофермы доедем, лисичек посмотрим и обратно. До свиданья, тётя Капа!

Река Тур — главная дорога. Летом — для катеров, для лодок-моторок, для вёртких оморочек. Зимой — для саней, для автомашин, даже для тракторов: лёд толстый, всё выдержит.

Промхозовский «газик» вихрем мчался по заснежённой реке. Дорогу успели укатать с утра. Первым после пурги пробился трактор с санями: повёз в тайгу сено для оголодавших за зиму изюбров. Потом прошли грузовики за дровами, за лесом для строительства. Дороги ответвлялись, всползали на берег, и там, в тайге, люди пробивались уж кто как мог.

На звероферму летом ездили напрямик, через сопки, а сейчас вкружную. Пока ехали по Туру — ничего, а когда дорога запетляла у подножия сопок, тут стало труднее. «Газик» то прыгал по выступавшим из земли корням деревьев, по кочкам, то зарывался в снег и начинал жалобно завывать: «У-у-у, в снегу у-то-ну-у».