Логово смысла и вымысла. Переписка через океан

Я нашел указания о двух книгах, переведенных Зея Рахимом с японского языка (одну совместно с А. Стругацким). Любопытные сведения об этой личности имеются в интернетсайте, посвященном окружению Даниила Андреева. В тюрьме и после освобождения Андреев относился к Рахиму «с трогательной нежностью», но, столкнувшись с его некрасивыми поступками и убедившись, что тот рассказывает небылицы о своем прошлом, порвал с ним всякие отношения[121]. О контактах с этой таинственной личностью интересно рассказано в воспоминаниях Нины Воронель[122].

Нина Григорьевна Кроль:

В феврале 1945 г. на нашей свердловской кафедре появился, наконец, постоянный заведующий, профессор Н. К. Верещагин. В нем чувствовался настоящий физиолог. Он считал себя «внуком» Сеченова, так как был учеником ученика Сеченова М. Н. Шатерникова. Им были написаны главы наиболее популярного у нас учебника. Однако к нам Верещагин пришел уже очень пожилым, изморенным эвакуацией и болезнями.

Как мы помним, В. В. Парин возглавлял кафедру физиологии Свердловского мединститута до 1941 года, так что профессор Николай Константинович Верещагин (1893–1962) возглавил кафедру после нескольких лет безвластия. Ему тогда было 52 года, «очень пожилым» он мог казаться разве что в сравнении с Париным, который стал завом кафедрой в 30 лет, а оставил ее в 37 лет.

Нина Григорьевна Кроль:

Студенты его полюбили, он просто и интересно читал лекции. Полюбили и многие на кафедре, в первую очередь, за доброту. Всем нравилось, что он каждому «дает возможность жить» как кому хочется. Хочешь заниматься научной работой — занимайся, не хочешь — не надо. На такой почве все стало бурно расти, и хорошее, и плохое. Вырос, например, прекрасный физиолог Володя Розенблат, ныне профессор. Но сорняк растет быстрее полезных растений, если его вовремя не полоть. Вот наш сорняк и разросся. Кафедру стали заполнять случайные люди, карьеристы. Моей основной функцией стало удерживать чуть ли не зубами — все как было. Все наши старые, заложенные Париным традиции, наши трудные, но интересные занятия и демонстрации.

Я во все лезла, ко всем приставала, а зав. кафедрой никого не обижал. Естественно, меня невзлюбили. И поползли по институту разговоры, что я консерватор и противник всего нового (а я была не против нового, а против халтуры и разрушения старого), что я училась в немецкой школе (в Казани), преклоняюсь перед иностранной наукой (знала языки!) и, наконец, что я — «любимая ученица американского шпиона Парина».

Так называли Василия Васильевича, который в Америке «продал секрет успешной борьбы с раком, открытый советскими учеными Роскиным и Клюевой». Так называли его в официальной прессе. С Василия Васильевича началась «борьба с космополитизмом» и «низкопоклонством перед иностранщиной».

Как это можно было прицепить к Парину, кто мог этому верить! Смешно было бы и доказывать абсурдность такого обвинения, зная Василия Васильевича и его убеждения. Я то хорошо помнила, как Василий Васильевич, возвращая мне рукопись моей диссертации, указал, что нужно подчеркнуть значение работ отечественных физиологов.

— Не считайте это квасным патриотизмом с моей стороны, — сказал он при этом.

Хочу подчеркнуть, что это было в 1940 году, когда признаком «настоящей учености» считался возможно больший набор иностранных цитат, когда не было и в помине «борьбы с космополитизмом», да и термин этот никак не употреблялся, так что замечания Парина отражали его истинные убеждения, а отнюдь не дань очередной моде.

Теперь же состряпан фильм «Суд чести», где продажа «секрета» совершалась, кажется, за американскую авторучку с «вечным пером». Все было поставлено с ног на голову, но поставлено так, что было ясно, о ком фильм — даже имя жены «шпиона» сохранили: Нина.

Нина Дмитриевна Парина: